— Я постараюсь.
— А пока — осматривайся. С ребятами нашими сойдись ближе. Ты городской, одни робеют, а другие, наоборот, задирать попробуют, но ты не бойся, комса любому юшку пустит.
С таким напутствием Никифоров и остался. Одиночества он не любил раньше больше теоретически, как признак буржуазного индивидуализма. Откуда одиночеству в городе взяться? А тут — почувствовал. И ему не понравилось. Права теория.
Так и слоняться? Или возвращаться в церковь и до обеда… А что, собственно, делать до обеда?
— Меня дядя Василь до тебя послал, — как-то одновременно и независимо и застенчиво сказал паренек. Одет совсем по-простому, с котомкой на плече, просто ходок-богомолец со старой картинки. Возник он — ниоткуда, только что Никифоров был один, и вот — здрасьте!
Последнее слово он, кажется, сказал вслух, потому что паренек ответил:
— Здравствуй, здравствуй. Фимка я, Ефим, то есть.
Да, один из вчерашних припомнил Никифоров.
— Дядя Василь?
— Он самый. Покажи, говорит, студенту село наше, округу, познакомь с ребятами. Только сейчас работают все. Попозже, к вечеру, разве…
— Чего ж, Фима, не работаешь?
— Так — общественное поручение!
— Какое?
— Да ты.
— Ага, — Никифоров почувствовал себя странно. С одной стороны, вроде и лестно, почет, а с другой…
— Тогда что будем делать?
— Дядя Василь думает, может, на речку сначала, — интонация была не вопросительная. Сказано, и все, ясно.
— На речку можно, — Никифоров уцепился за это «сначала». А дальше он и сам решит, что делать.
Речка оказалась верстах в двух от края села, а сколько до края пришлось топать… По пути опять пристал кабыздох, Никифоров обрадовался, и собачка — тоже. Фимка, впрочем, оказался болтливым пареньком, и Никифоров даже не заметил, как они дошли.
— Вот она, речка наша. Шаршок называется.
Речка Никифорову понравилась. Неширокая, спокойная, по берегам сплошь деревья. Ивы, что ли, в ботанике он был слабоват, знал клен, дуб и березу наверное, а в остальных путался.
— Рыбы, наверное, много?
— Водится, — Фимка провел его к месту, откуда удобно было входить в реку.
— У нас многие любят рыбачить, да времени нет.
Вода, чистая и ласковая, не хотела отпускать. Купались они до синевы, до зубной дроби, и теперь Никифорову идея Василя представлялась самой удачной. Особенно, когда из котомки Фимка достал обед, что мир предназначил одному Никифорову, но управились едва вдвоем.
— Хорошо тут у вас, — лежа на траве, он жевал запеканку со свежим, жирным творогом. Изюму тоже не пожалели. Еще бы, виноградный край.
— Скучно, — Фимка ел медленно, как бы нехотя, разве что компанию поддержать, но подбирал каждую крошку. Деликатничает.
— По двенадцать, по четырнадцать часов работа, работа… Вот в городе — смену кончил, и делай, что хочешь, правда ведь?
— Правда, — согласился Никифоров. Делай, что хочешь… Вот и делают. В скученности, грязи, помоях. Бескультурья много пока еще. Но говорить этого не стал.
— Я вот… Я художником хочу, — Фимка покраснел, залез в котомку. — Вот, рисунки, случайно захватил, — он протянул Никифорову альбомчик.
Понятно. Спрашивает мнение человека со стороны, можно сказать, специалиста по культуре.
Польщенный Никифоров взял альбом. Рисунки были не хороши, ни дурны. Аккуратно выведенные березки, коровы, излучина реки, церковь. Отдельно — собака, корова, люди, все больше издали да со спины.
— В училище думаешь поступать?
— А возьмут?
— Происхождение у тебя какое?
— Из бедняков. Батрачим, своего хозяйства у нас, можно сказать, и нет.
Никифоров продолжал листать альбом.
— А это что за хари?
— Это? Я просто…
— Антипоповская пропаганда, да? Представление?
— Вроде.
— Здорово. Костюмы пошить такие кто бы взялся. Оторопь берет, как ты только и придумал… — он просмотрел альбом до конца. Все, больше, к счастью, ничего нет. — Попробовать стоит — в училище.
— Я узнавал, — Фимка покраснел, — в сентябре ехать нужно. И работы представить. Я новые нарисовать хочу, по теме. Освобожденный труд, успехи.
— Времени, значит, хватит, — речка вдруг потеряла привлекательность. Назад, в воду больше не хотелось, да и валяться на траве тоже. Солнцем голову напекло? Они оделись, благо обсохли, и пошли, а куда? Даже спрашивать не хотелось.