Чуть шевелилась от сквозняка чёрная с серебряным драконом занавеска вип-кабины, два бра на стенах давали неяркий, тёплый и уютный свет, стол был заставлен обожаемыми ею кушаньями, напротив сидел тот, кто понравился с первого взгляда, и сама она сегодня чувствовала себя невозможно, нечеловечески красивой… Ей было… хорошо? Слишком плоско и просто обзывать этим словом такой вечер. Хорошо ей в обычной жизни, а вот такое она раньше обозначала простым термином «отрыв». Уйти в отрыв — да, вот так она выражалась лет пятнадцать назад, когда не нужно было ни стрижки, ни маникюра, ни дорогого белья, чтоб мгновенно свести с ума кого угодно. Вообще ничего не было нужно — ничего, кроме желания жить.
— Ну что… могу я пригласить вас в гости? — спросил он наконец, и были в этом вопросе и тайна, и скромность и… вожделение.
Кажется, не так уж долго они и просидели за столом на тот момент — не рано ли уже вот так? Она прислушалась к себе: нет, не рано. Ничуть не рано. Десять тысяч лет уже как пора.
— Да… Вызвать такси? — предложила она.
— Нет необходимости: нам в соседний подъезд. — Он помолчал. — Извините, если я слишком тороплюсь, — добавил он, а на лице читалось: «Но перестать торопиться не могу и не хочу».
Она понимающие ухмыльнулась.
— Извиню, но прекрати называть меня на вы. Мне и так слишком много чёртовых лет.
Он промолчал в ответ, не стал спорить, и ей это снова понравилось: без грубой завуалированной лести — оно лучше всего. Дверь, слегка скрипнув, закрылась за спиной. Холодный, тёмный и шумный, каким ему и положено быть, город нереально засеребрился огнями, стоило ей увидеть его теперь. Отчего вдруг? От выпитого ли вина, от осознания предстоящего, или всё от того, что тёплая и сильная рука коснулась её ладони, чтобы в следующий момент крепко и нежно сжать? Ей было неважно, отчего: снова завораживало сочетание чёрного и серебряного. И она шла, покорно шла туда, куда её вели.
Не хотелось пошлости типа поцелуйчиков у подъезда или в лифте с поднятием одной ножки, что пристало только юной, неискушённой особе, очень не хотелось. Не хотелось взглядов замешательства, когда не знаешь, куда себя деть, когда вроде всё решено, но надо выждать, ведь ещё не на месте. Хотелось пережить здоровое стеснение молча и быстро, так, чтобы никто этого словно бы и не видел. И повезло: этаж оказался первым, подъезд освещённым и открытым, и путь до положенного пункта закончился, почти не начавшись. И мужчина вёл себя так, как ей того хотелось — так, как она себе представляла: молча, не отвлекаясь, следовал вместе с ней в своё логово.
Ключ в замочную скважину, дверь от себя… Он шагнул в квартиру первым, увлекая её за собой в темноту. За спиной закрылась ещё одна дверь, и отступать стало некуда. Да она и не стала бы, потому что суховатые, жёсткие, настойчивые губы, на ощупь нашли её в этой темноте и тут же лишили воли.
А потом… потом было много, много, много-много-много всего того, чего можно и чего нельзя представить, потому что у каждого это по-разному — и по-разному с каждым. Полночная тьма и свет из соседней комнаты. Гаснущий до срока экран мобильного с чьим-то, наверное, совсем неважным пропущенным. Разбросанная по полу одежда, как классический штрих. Тёплые ласкающие струи воды. Дрожь от прикосновения — такая же сильная и нестерпимая, как в юности, когда хочется вскрикнуть, но не отстраниться. Скрип кровати и стоны, учащённое дыхание. Сердцебиение, отдающееся шумом в ушах, счастье на грани реального. Тишина и огонёк сигареты, невозможность подобрать слова, чтобы занять паузу… И всё сначала. А потом, как итог — усталость, тот самый предел, положенный смертным, чтобы таки не умереть от злоупотребления удовольствием.
Помнила, как засыпала, уронив голову ему на грудь и приобняв его обессиленной рукой. Помнила, как он в ответ прижимал её к себе, чувствовала, сколько в этом истины, такой желанной, ожидаемой всю жизнь и так и не найденной истины… Помнила, как сожалела, что почти не чувствует запахов, только их отдалённые отголоски — а как хотелось бы запомнить запахи этой ночи. Помнила, что всё равно придётся забыть всё, что запомнила.