Зато был небольшой колодец и всегда можно было воду принести. У меня в доме небольшой запас круп, так что в магазин можно не заезжать, завтра схожу.
Ещё я ухаживала за могилкой матери и даже поддерживала связь с некоторыми знакомыми из посёлка, с которыми когда-то очень давно училась в одной школе.
Мне лишь бы доехать, лишь бы до дивана добраться в гостиной и там уже орать, кричать и биться головой об подушки.
В одиночестве.
Я пытаюсь остановить поток мыслей. Саможалость беспощадно накрывает сознание, мозг моментально выдаёт защитную реакцию. Я должна проораться, забиться в истерике, а потом стихнуть.
По пути ни одной аптеки. Два фужера вина, выпитые на чужой свадьбе, уже выветрились и не несут успокоения.
Тело колотит озноб, руки уже не просто подрагивают, а страшно трясутся. Мне кажется, что я заперта, что выхода нет. Ноги по педалям ходят ходуном. Я понимаю, что сейчас случится авария, поэтому собираюсь остановить машину. Нужно выйти, продышаться, прокричаться, а главное сжаться всем телом, чтобы полегчало, чтобы снять это дикое напряжение.
Машина неожиданно сама глохнет. Это точка в ужасном дне – сломанный Жук. Скатываюсь на обочину в уже замолкшей машине.
Выскакиваю наружу вся в слезах. Отворачиваюсь от шумной трассы лицом к лесу. Пытаюсь дышать, но не получается сделать вдох полной грудью. Лёгкие сковало, горло защемило. Я в панике машу руками.
Двадцать восемь лет. У меня никого нет, я совершенно одинока. Работу потеряла, мужик поиздевался так, что мне страшно вспомнить. Единственная более-менее знакомая отомстила за парня, которого я даже не помню.
С юзом впереди моего Жука останавливается чёрный внедорожник. Мне уже пофигу, если это старый чёрт со своей бригадой, у меня сил сопротивляться нет.
Не смотрю ни на кого, приседаю на корточки и сжимаюсь всем телом, стараясь довести мышцы до предела напряжения. Помогает, но частично.
Начинаю реветь, а голос словно пропал. Трясусь всем телом.
– Что в машине? Что-то нужно взять? – слышу я хриплый голос. Не узнаю.
Кто-то подхватывает с лёгкостью меня на руки и куда-то несёт.
– Так и знал, что домой поедешь. Хорошо, что я тебя нашёл. Да, Ивуль?
Я стала ещё сильнее задыхаться, стараясь начать кричать. Но пока ещё не могла, только всхлипывала.
Наверно, это беспредельное чувство радости меня душило, когда полностью осознаёшь себя бесконечно одиноким человеком и находится тот, кому ты по-настоящему нужна.
Брат.
Пусть неродной, пусть всякое в нашей жизни происходило, но Игнат очень близок мне.
Поэтому он меня второй раз из беды вытаскивает?
Я сижу в салоне его машины, в руках бутылка с минералкой, из горлышка выплескивается вода, потому что не могу сдержать дрожь в руках.
Игнат хлопает дверцами, потом садится за руль. Одну свою горячую руку укладывает на мои трясущиеся пальцы. Продолжаю сжимать бутылку. Она уже не трясётся, Игнат очень сильный, справляется с моими содраганиями.
Я рыдаю. Всхлипываю. Почти не понимаю, как доезжаем до ночного посёлка.
Игнат выходит, открывает деревянные покосившиеся ворота. Вижу, что трава у крыльца на лужайке по колено вымахала к началу лета. Её рассекает внедорожник.
Я приехала домой, но легче мне не становится. Хотя чувство беспризорности и потерянности пропадает почти сразу.
За пятнадцать лет Игнат не забыл, что ключ от дома хранится под третьей дощечкой крыльца на специальном крючке. Висит и ржавеет. Света почти нет, только дальние фонари с улицы касаются нас. Электричество выключено.
– В сарае, – заикаясь говорю я. – Давай, завтра.
– Тут на ощупь что ли? – Игнат подсвечивает телефоном узкий коридор и прихожую, где на вешалке продолжает висеть мамино пальто. Его я не выкинула, проветрила, вытрясла и обратно на вешалку. Словно мама скоро придёт. – Тебе чемоданы сейчас принести?
– Не уходи, – всхлипываю я. – Сейчас ляжем.
– А-а, хорошо, – шёпотом отвечает Игнат, придерживая меня за талию.
Я прохожу в большую комнату. Она только так называется, на самом деле невелика она, просто другие комнаты наверху ещё меньше.
Светит экран Игнашкиного телефона — единственный источник света.