Он даже не считал меня разумным — до поры до времени. Наше с К-ВОТТО копошение было для него движением собственных машин.
Однако, когда я отказался погибать, когда память бесчисленных Сыновей вывела меня из хищного Блока, комплекс признал за мной свободную волю и затаился, пристально наблюдая за мной. Если я появился, я должен был что-то показать ему.
Но что я мог ему показать?
Все вокруг меня было бесцельно, пустынно, мертво. Бессмысленным был процесс, которым заправляли распорядители. Бессмысленны были их мечты, желания, страхи. Бессмысленным был мой тысячекратный поход в никуда. Все, что делали Цимбал, Гадайе, Миниц, Кремна и Мальбран; все, что делал К-ВОТТО; все, к чему приложили руку Сыновья; все наши боль, и смерть, и надежда, и радость — все было тщетно.
И все же что-то во мне не могло с этим смириться. Разве под силу мне объять комплекс умом? Разве не спасуют перед его величием любые доводы разума? Я взглянул на останки cуществ, которыми был когда-то. Позвонки, ребра, зубы и пальцы — все перепуталось, я уже не мог сказать, что принадлежит Миницу, а что — Цимбалу. Но это больше не имело значения. Над собранием костей стоял я, живой сосуд их души и памяти.
Я знал этих людей.
И на всеобщую бессмыслицу я мог ответить только любовью.
Это была слепая любовь, примиряющая любовь, любовь, никому не нужная, однако же всесильная и неодолимая.
Чтобы Миниц, Гадайе, Кремна, Мальбран и Цимбал жили не напрасно, я должен был любить их.
Чтобы путь мой, долгий и тягостный, имел смысл, я должен был любить их.
Чтобы все происходящее в комплексе имело смысл, я должен был любить их.
Я должен был любить даже К-ВОТТО, своего врага и убийцу — ибо ненависть его была ничем иным, как любовью, искаженной, обманутой.
Любить, да — но почему? Разве кто-то, кроме Гадайе, был добр ко мне, желал помочь, был моим другом? Были ли они вообще достойны любви, эти существа — нелюдимые, мнительные, запертые в своих Блоках, неспособные понять друг друга, заплутавшие в пелене чужого вымысла?
Вполне возможно, что нет. Несмотря на заведомое превосходство передо мной, это были крайне несовершенные создания. Их разум, лишенный изначальной правды, опирался лишь на фальшивую действительность, не находил с чувствами единого языка. Их тела состояли из недолговечного вещества, которое стиралось о всякий труд и не могло противостоять разрушению времени. Связки, мышцы, кости, мозг — все пребывало в неустанном движении, обновлении, расходуясь в пустоту, которую лишь краткая память и краткое счастье делали выносимой. Я не мог объяснить, зачем это нужно; я мог только жалеть это непрерывное расточение жизни, в своем безнадежном упорстве почти обретшее собственное значение. И если мои усталость и страх, мои боль и отчаяние, биение моего сердца и движение моего ума чего-то стоили, если они не были пустым мельтешением атомов в мертвом пространстве, то и все, что составляло распорядителей, тоже имело значение, ибо в этом они были подобны мне. Каждый из них был достоин любви просто потому, что являлся человеческим существом.
Я не нуждался в других причинах.
И я любил их всех, любовь была моей последней защитой. Я сидел на полу Контрольной комнаты, я обнимал кости, пытаясь согреть их, укрыть собственной плотью. И Блок вокруг меня ветшал и распадался. Проржавела контрольная панель, треснул купол, под которым встретили свою смерть распорядители. Декорации уходили, неведомая воля больше не поддерживала их. Казалось, и комната, и вещи словно бы растворялись, крошечные частицы их отделялись и медленно таяли в воздухе.
Однако это уже не пугало меня, последний мой страх рассыпался, словно плохой сахар. Я знал, что буду делать в следующие часы и дни. Я буду бродить по Блокам, слушать шорох ржавчины, скрип рушащихся перегородок. Мир, и огромный, и малый — мир будет сжиматься вокруг меня, и я буду смотреть, как он исчезает во мраке, я увижу, как уходят одна за другой громады, существующие лишь для себя. Быть может, скоро запас питательных веществ в моем организме иссякнет, и я начну голодать и страдать от жажды. Когда же силы мои уйдут, я забьюсь под какой-нибудь стол и умру, как умирают несуществующие звери — в одиночестве. Но пока этого не случилось, я буду помнить всех, кого люблю, всех, кто создал меня и кто есть я. Я буду повторять их имена — Мальбран, Цимбал, Гадайе, Миниц, Кремна! — я принесу к их останкам детали К-ВОТТО, я буду вспоминать их память и воображать тот мир, который они себе придумали.