— Бригадир, — позвал его инспектор каким-то чересчур мягким голосом, — а, бригадир?
— Да, Олег Леонидович?
— А скажи-ка мне, бригадир…
— Да, Олег Леонидович?
— … сколько у вас по Выдержке накапало?
Бригадир застыл с открытым ртом. Лицо его пошло багровыми пятнами, руки мелко затряслись.
— П-п-пощадите, Ол-лег Л-л-леонидович… — начал он. — Не моя вина, Б-б-богом к-клянусь!
— Да я знаю, что не твоя, — улыбнулся инспектор. — Чикин опять выделывается, да? А вы его покрываете. Нехорошо… И тут бригадира словно прорвало.
— Чи-и-икин! — завыл он так громко, что рабочие неподалеку повернули к нам головы. — Житья не дает! Делайте план, говорит, а не то сожру, как Смирнова! А мы — люди простые, нам немного надо, чтобы не трогали, а он кричит, пасть разевает, а там клыки, Олег Леонидович, видит Бог, клыки здоровенны-ые-е!
— Чикин Володя — товарищ специфический, что факт, то факт, — согласился инспектор. — Его, Саша, на СВАГРО перевели, когда он двух агентов порвал. Почему не убили, спрашивается? Потому что дело свое хорошо знает. Ты вот глянь на этого борова, — показал он на бригадира. — Тут таких — двенадцать на дюжину. Думают, что, если на сто километров под землей, то можно уже и не работать. А мы им Чикина — ему-то, чем глубже, тем лучше, он сам, считай, из такой же ямы вылез! Выделывается, правда, много, ну, с этим мы разберемся… Чего стоишь?! — рявкнул инспектор на бригадира. — Вон пошел, быстро!
Но бригадир не двигался с места.
— Э, да он, небось, обделался, — сказал Олег Леонидович. — Эх, кого только в начальники ставят… Говорит Каценеленбоген, — проговорил он в рацию. — Уборщика на СВАГРО, и пусть вместо лимонного освежителя возьмет хвойный — у Чикина на лимонный реакция неадекватная! Вот так-то, Саш, — снова повернулся он ко мне. — Так и работаем. Ну, последний отрезок остался — с Богом.
Он нажал на кнопку лифта и достал из кармана шприц с прозрачной жидкостью.
— Когда скажу, по вене проведешь, понял? Я-то привычный, а ты через Ядро первый раз едешь.
В кабине тем временем становилось все теплее. Я весь вспотел и даже немного пританцовывал — так сильно сквозь тонкие подошвы обжигал мне ноги пол. Олег Леонидович, однако, держался, как ни в чем не бывало — матерый агент, подумал я, вот это выдержка!
— Коли! — вдруг скомандовал он. Я растерялся, и он, выхватив у меня шприц, вонзил мне его в вену на левой руке.
— Та-ак, — выдохнул он, вдавливая до предела поршенек. — Успел! Все, Саша, приехали.
Действительно, лифт ехал все медленнее и медленнее. Наконец, он остановился.
— Вот и Сердечко наше, — сказал Олег Леонидович. — Без спорадилину ты бы и двух минут здесь не протянул. Сейчас, откроется…
С тихим шумом двери лифта открылись, и мы вышли в маленький мраморный холл, украшенный множеством экзотических предметов — масок, статуй и инсталляций. Удивительно, но здесь было даже прохладно. Освещала холл небольшая лампа, и в ее свете я разглядел за огромной декоративной вазой проход, ведущий куда-то вглубь.
— А что это… — начал я было, но инспектор прижал к губам палец и улыбнулся.
— Туда мы уже не спускаемся, — сказал он. — Ни 4-й уровень допуска, ни 5-й. Там идут Залы и Помещения.
— Получается, можно спускаться и дальше? — спросил я шепотом.
— Можно, — кивнул Олег Леонидович.
— И что там?
— Одному любопытному бухгалтеру… Да, Саша, можно. Но лучше этого не делать.
— А вы…
— Нет, не пробовал. Тарасов пробовал. Слышал про Тарасова? Ну, минутка у нас еще есть, расскажу тебе историю. Был такой Тарасов, хороший сотрудник, но азартный — страсть! Проспорил кому-то наверху, что дальше Сердца пойдет, и пошел. Вошел — был еще Тарасов, а вернулся кто-то другой. Все крутил в руках какой-то стерженек черный, а однажды вышел в коридор, и хлоп его об землю! Двенадцатый сектор как корова языком слизнула, вместо него — стена сплошная! Каково, а?
— Недурно, — признался я.
— То-то же. Потому наверху и решили — на наш век и Сердца хватит, нечего судьбу искушать. Давай-ка сюда теперь…
Олег Леонидович приподнял с правой стены пестрый ковер, и под ним обнаружилась зеленая дверь с захватанной до блеска ручкой. За дверью была маленькая комнатка: стол, пара стульев и на тумбочке возле стены — телевизор «Юность».
— Опять в подсобке курят, — недовольно сморщился инспектор. — Р-работнички… Жалобы пишут, а сами…
Только он это сказал, как сзади раздалось деликатное покашливание. Мы обернулись и увидели троих человек в спецовках.