Нередко ужинал с нами и Миша Шапиро. Помню, однажды затеяли пари: сколько Миша может съесть яичниц. Глазуньи подавались фырчащими на сковородках и мгновенно исчезали, сметенные Мишей Шапиро. После каждой проглоченной глазуньи он вскидывал на нас свои черные, влажные, как чернослив, глаза. При этом он был молчалив и сосредоточен, и вообще весь процесс поглощения яичниц был похож на серьезный научный опыт… Молодость любит резвые шутки!
Миша прекрасно знал музыку, сам хорошо играл на рояле, и это он предложил, чтобы супруги Полежаевы в сцене одиночества играли «Елку» Ребикова. В продолжение всего нашего знакомства, в часы работы Миша частенько садился за рояль, играл Шопена, Листа, — у меня, у себя дома, — что было для нас превосходной разрядкой.
Летом того же 1936 года Мише предполагали дать самостоятельную постановку железнодорожной комедии, над сценарием которой я начал тогда работать. Он несколько раз приезжал в Карташевку, где я с семьей жил на даче, со сценарием пока не ладилось, но все же начинал вырисовываться характер главной его героини — молодого диспетчера Веры Соколовой. Миша при первых встречах был вял, равнодушен, но тут оживился и сказал, что ясно видит в роли диспетчера с непосредственным, непоседливым характером, эксцентричной и предприимчивой Веры, — актрису Зою Федорову. Но дальше произошел ряд типичных для кино неожиданностей. Когда сценарий задвигался, зажил, студия решила передать его для постановки Эрасту Гарину и Х. А. Локшиной, и Миша остался опять без картины. Впрочем, комедия эта так и не была никогда поставлена — ее зарезали в Наркомате путей сообщения; подробно о ее судьбе я рассказал в «Советском экране» в 1969 году, то есть через три с лишним десятка лет, за два года до смерти Миши. Кстати, играть главную роль в фильме Гарина и Локшиной должна была та же Зоя Федорова — таков был совет великодушного Миши…
У Миши в те годы был тик, у него дергались глаз и щека, но он вылечился от тика памятной запиской: на бумажке было написано своеобразное врачебное заклинание, которое он регулярно читал перед зеркалом: «Не буду, не буду, не буду кривить лицо, моргать глазом, и пр., и т. п.» Это примитивное самовнушение подействовало.
Когда началась война, Миша остался в Ленинграде, и поскольку он превосходно знал немецкий язык, он стал работать в 7-м отделе Ленфронта, читая по радио обращения к немцам. Я встречал его иногда в Книжной лавке писателей — с осени он покупал много книг. Но в один декабрьский морозный день я встретил его на Литейном проспекте — через силу он волочил в Книжную лавку санки, навьюченные теми же самыми книгами: «Ленфильм» вызвал его в Сталинабад — работать над военной картиной. И Миша Шапиро уехал.
Сразу же после войны он поставил вместе с Н. Н. Кошеверовой прелестный фильм «Золушка» — для детей и для взрослых, по сценарию Е. Л. Шварца, с Яничкой Жеймо и Эрастом Гариным в главных ролях. Фильм этот живет посейчас и, думается, будет жить вечно, если это только возможно в кинематографе…
А затем наступил период малокартинья, и Миша стал снова вторым режиссером, в том числе на картине «Михайло Ломоносов» по моему сценарию (1951—1954). Так как Миша был человек начитанный, то он мог оказать большую помощь постановщику фильма. Мог, но в полной мере не оказал, ибо А. Г. Иванов был грубоват и самолюбив (как все самоучки), случалось, обижал Мишу, а тот тоже был самолюбив, и они плохо сработались. Как всегда, Миша был полезен в подборе актеров, и Б. Н. Ливанов был выбран верно, но, к сожалению, оказался тоже упрям и не поладил с режиссером, что, несомненно, сказалось в процессе и в результате работы.
После этой картины Миша наконец-то получил самостоятельную работу и поставил «Искателей» Д. Гранина. Но полной удачи опять же не получилось — причин тому не знаю, но полагаю, что все дело в том, что Миша еще не нашел (или ему не предоставляли) родного для него жанра.
В 1961 году Миша поставил малометражную картину «Явление Венеры» по моему сценарию. Нас не сблизила эта работа. Этот, второй уже, сценарий о Ломоносове был написан мной, очевидно, без особого увлечения, да еще по необходимости сокращен (литературный его вариант, напечатанный в журнале «Звезда», все-таки сочнее и интереснее), Миша ставил его еще с меньшей охотой: колорита эпохи и увлечения Ломоносова астрономией он не чувствовал, но при этом упрямо настаивал на каких-то своих решениях, а их не было. Он словно решил доказать картиной, какой плохой у нее сценарий, и это ему удалось, но это была уже «Шапиррова победа»…