Перед Кетлинской никогда не стоял вопрос: писать о давнем, о дальнем, дать новым впечатлениям улечься, или писать о сегодняшнем. Она — неизменная сверстница описываемых ею событий. Известный миллионам читателей роман «Мужество» написан в те самые годы, когда в дальневосточной тайге создавался новый город — Комсомольск-на-Амуре. Прибывший туда разъездной корреспондент «Комсомольской правды» не просто встречался с его строителями — он делил с ними трудности этой суровой, лишенной минимальных житейских удобств, напряженной, порой драматической стройки. В 1938 году книга была напечатана и оценена по достоинству, особенно молодежью, — первая большая награда за целеустремленность, энергию, мужество Веры Кетлинской.
Роман «В осаде» писался в самые тяжкие, самые смертные месяцы ленинградской блокады. По собственному признанию, Кетлинской потом казалось невероятным, что она написала его первые страницы январской ночью 1942 года, в заледенелой комнате, когда рядом спал укутанный множеством одеял полуторагодовалый сын, а в соседней комнате лежала на столе умершая от голода мать, которую уже третьи сутки она не могла похоронить.
По свежему следу событий, или одновременно с ними, писались и другие книги Кетлинской: «Дни нашей жизни», «Иначе жить не стоит», «День, прожитый дважды». И хотя повествуют они об очень разном, совсем не случайно слова «жизнь» и «жить» присутствуют во всех трех заглавиях, — может быть, к этому я еще вернусь…
Две книги Веры Кетлинской — «Вечер, окна, люди» и «Здравствуй, молодость!» — автобиографичны: это своеобразный сплав воспоминаний о детстве и юности опять же с сегодняшним днем. Присущий Кетлинской жгучий интерес к современности, откровенная публицистичность ее дарования, горячий, размашистый почерк сполна отразились и здесь. Мы вместе с автором наново переживаем остроту и насущность тех проблем и вопросов, которые волновали Кетлинскую, все наше поколение в двадцатые годы. Мы вместе с ней размышляем, оцениваем и судим: что отжило, отмерло, а что надо продолжить, напитать соками новой жизни.
«Взаимопроникновение и взаимосвязь поколений, — говорит Кетлинская в предисловии, — великая тайна… Но в любом случае тебе хочется, чтобы юные восприняли те духовные ценности, которыми ты владеешь, не отмахнулись от тебя с молодым самодовольством, если надо — защитили тебя от напраслины, если ты предаешься душой любимому делу — не предали его, не забросили, а продолжили…»
Наверно, писатель Кетлинская, как всякий другой писатель, может нравиться или не нравиться — дело вкуса, читательских интересов, — но несомненно одно: на ее книгах всегда лежит отпечаток авторской личности, авторского характера. Говоря о первом ее романе, я уже называл эти главенствующие черты, но ведь они проявляются во всей ее жизни. Я бы мог привести тому много примеров, — ограничусь давним, одним. Лет тридцать назад Кетлинская возвратилась домой якобы из долговременной очередной командировки, на деле же — из больницы, перенеся грозную операцию. У нее хватило духу никому из близких, домашних об этом не сообщать… Часто ли люди так поступают?
В трудные для себя годы она сумела вырастить, воспитать двух сыновей, — один из них ныне врач, другой — химик. Так вот не преувеличением будет сказать, что материнское внимание проявляла она и к литературной молодежи. Много лет руководила Кетлинская в Ленинграде работой с молодыми писателями, оказывала им необходимую помощь, печатала их в специально созданном для этого альманахе и вместе с тем оберегала их от излишне ранней профессионализации. Широко известный теперь писатель Александр Рекемчук, наверное, помнит, с каким деятельным вниманием отнеслась Кетлинская к его творчеству, когда он с Дальнего Севера привез в Ленинград на межобластной семинар молодых писателей повесть «Время летних отпусков».
Повторяю, все знали ее энергию и работоспособность, но меня они особенно поразили в блокаду. Будучи военкором ТАСС, я вернулся в Ленинград с Мурмана в середине августа 1941 года, ровно за две недели до того, как кольцо блокады замкнулось. Вскоре я узнал, что ответственным секретарем Ленинградской писательской организации с первых дней войны стала Вера Кетлинская. Как ни странно, но, живя в одном городе и начав печататься почти в одно время (1926—1927 годы), мы с ней до войны не встречались. Знакомство наше было заочным и заключалось в том, что когда-то я прочел рукопись рассказа «Люська», рассказ показался мне сентиментальным, искусственным, я, как член редколлегии журнала «Литературный современник», этого не скрыл, и рассказ автору вернули… Для курьеза отмечу, что с осени 1941-го до весны 1942-го, когда мы с Кетлинской часто видались, порой работали рука об руку, она ни словом об этом эпизоде не обмолвилась, и лишь через четверть века, в мой юбилейный вечер смеясь напомнила, как я «зарубил» ее «Люську»! Опять редкий случай. Что-то немного я знаю литераторов, способных настолько отвлечься от самолюбия, от обиды, а ведь в этом вся Вера Казимировна!..