Но зато в ту же зиму я откопал в тетушкином амбаре, в ящике со старыми журналами и газетами три другие книги Диккенса: «Оливер Твист», «Записки Пиквикского клуба», «Домби и сын», погрузился в них с головой, навсегда возлюбил добрейшего мистера Пиквика, его верного слугу Сэма Уэллера, однорукого капитана Кутля, возненавидел хищного Каркера, чванного майора Багштока, и с тех пор перечитывал эти книги ежегодно. Исключение пришлось сделать лишь для «Оливера Твиста»: в день рождения одного моего школьного друга захотелось подарить ему что-нибудь очень хорошее — и я подарил «Оливера Твиста». Жаль было расставаться с этой книгой ужасно, но долг дружбы обязывал, да и любовь к Диккенсу была так активна, что требовала внушать себя и другим… Неизвестно, оценил ли Володя мой оторванный с кровью подарок!
В начале тридцатых годов, уже в Ленинграде, я постепенно собрал у букинистов все сочинения Диккенса. Это были разные издания, разных лет, разного вида и сохранности, но основой продолжали служить как раз те первые котельнические книги издания Сойкина, в мягких обложках, с портретиком Диккенса в левом верхнем углу, в круглой рамке. Увы, самой любимой из них я вскоре опять же лишился: мой близкий ленинградский друг и коллега взял ее с собой в Москву, куда поехал повидаться с отцом, ветеринарным врачом из Сибири, а на обратном пути у него сперли корзину с отцовскими подарками и «Пиквикским клубом»…
В середине тридцатых годов, немного разбогатев, я купил у Льва Савина, автора «Юшки» (занимательной, колоритной повести о германской войне, в чем-то напоминавшей «Похождения бравого солдата Швейка»), собрание сочинений Диккенса в издании «Просвещение». Издание это приятно выглядело — в светло-коричневых переплетах, сравнительно небольшого, удобного формата. К моему огорчению, сразу выяснилось, что в этих 33 томиках отсутствует целый роман — «Мартин Чезлвит», а это уже был большой урон! Что делать? Обратно Савелию Моисеевичу (настоящее имя Льва Савина) не вернешь, я ему даже ничего не сказал о дефекте издания, которым он беспечально владел, а постарался загнать симпатичные томики «братьям-разбойникам», как прозвали двух букинистов, торговавших на Петроградской стороне. И у них же счастливо приобрел полноценное сойкинское издание в крепких кожаных переплетах. Правда, переплетчик малость ошибся, и первый том с «Оливером Твистом», биографической статьей и портретом Диккенса оказался по порядку номеров вторым, а 14-й со злополучным «Мартином Чезлвитом», — первым, то есть открывал собрание сочинений. Владею я им и сейчас, присовокупив к нему в 1957 году подписное издание Диккенса в издательстве «Художественная литература», еще более полное, со статьями, речами и письмами. Но и оно страдает существенным недостатком: три любимейших мною вещи — «Пиквикский клуб», «Домби и сын» и «Давид Копперфильд» — переведены неталантливо, в отличие от сойкинского издания, где над ними успешно трудился Иринарх «Вреденский», как несправедливо искажали фамилию Введенский его насмешники, не прощавшие ему словесных чудачеств.
Вот сойкинскому-то изданию и предстояло в дальнейшем претерпеть несколько приключений, пусть в масштабе того, что происходило вокруг, весьма незначительных…
Двадцать второго июня 1941 года началась война, 24-го я отбыл на Северный фронт, в Мурманск, а 12 августа меня неожиданно отозвали на Ленфронт, в распоряжение ЛенТАСС, и я как раз подоспел к блокаде. Что такое блокада, ленинградцы слишком хорошо знают, добавлю лишь одну характерную деталь, возможно не всем известную: к р у г о в р а щ е н и е к н и г. В чем оно заключалось? Если в начале войны, в летние месяцы, да, кажется, еще и в сентябре, ленинградские книголюбы азартно приобретали у букинистов и непосредственно у покидающих Ленинград граждан редкие книги (или менее редкие, но зато полные собрания сочинений), то в тяжкие осенние и зимние месяцы они же пытались продать целиком или по частям свои домашние библиотеки, чтобы взамен купить кусок хлеба, а то беспощадно жгли книги в железных печурках, чтобы согреться.
Помню, я увидал в Книжной лавке писателей никогда прежде мною не виданные 15 томов «Похождений Рокамболя» и невольно заинтересовался — откуда они взялись? Оказалось, их продал один из уезжавших с Театром комедии известных актеров. Покупать сочинения Понсон дю Террайля я не только не собирался, но и сам простился со всеми приключенцами, которых собрал в свое время из почтения к далекому детству: кто из мальчишек не увлекался Жаколио, Буссенаром, Хаггардом, Густавом Эмаром, Дюма? В годы «зажиточности», дарованной мне «Беспокойной старостью», широко пошедшей по стране, я позволил себе их приобрести, и называю их сейчас для того, чтобы была ясна разница: с чем в блокаду расстался с легкостью, а что старался уберечь и спасти.