А в моем «подарочном календаре» оказался большой перерыв, почти десять лет: за это время Вера Федоровна написала пять или шесть пьес. Она шутила: «Один опытный драматург посоветовал мне писать пьесу за пьесой — вдруг одна окажется гениальной!» Как и все, что она писала, пьесы были талантливы, с успехом шли на сцене, немало актеров нашли для себя там прекрасные роли, но для меня лучшей пьесой Веры Пановой остается сравнительно ранняя ее драма — «Метелица», которую она начала еще в самые страшные для нее дни, в оккупации.
И наконец, последний подарок — в 1967 году: книга рассказов о древней русской истории. Казалось бы, непредвиденная тематика? Но я знал, как глубоко увлеклась Вера Федоровна нашей древней историей, и мне очень дороги эти ее поэтичные были или легенды, написанные с тончайшим чувством русского языка. Как точнее определить жанр этой книги? Лучше всего назвал ее сам автор: «Лики на заре». Именно лики, именно на заре! Кто мог знать, что для автора время работы над этой книгой будет уже далеко не утренней, а скорее вечерней зарей: через год или два Вера Федоровна тяжело заболела…
Вера Панова давно уже классик советской литературы. О ее прозе, о ее пьесах существует, должно быть, целая полка литературно-критических книг и статей. Казалось, мне вряд ли стоит занимать страницы моих кратких воспоминаний исследованиями, детальным анализом ее сочинений. И ни к чему прославлять их — они прославили себя сами.
…И все-таки, все-таки не удержусь и хотя бы немного скажу об одном своем впечатлении, возможно частном и с точки зрения критиков отнюдь не решающем для оценки произведений, но я уверен — далеко не случайном…
В поздних заметках Вера Федоровна признавалась: «Я и сама не очень люблю романы без женщин, без любви». Писала она это по поводу «Кружилихи», самого «производственного» своего романа, где тем не менее ей очень хотелось рассказать о л и ч н о й жизни инженера-конструктора Нонны Сергеевны. Ведь уже в первой и самой знаменитой книге Пановой все женщины, молодые и немолодые, красивые и некрасивые, — все влюбляются в кого-нибудь из своих поездных спутников. Старшая сестра, Фаина, пышная, цветущая, шумная, сначала влюблена в Супругова, врача-ларинголога, трусливого, эгоистичного человечка, который даже ростом ниже ее на полголовы. В него же влюблена и хирургическая сестра Юлия Дмитриевна, влюблена беззаветно, тогда как Фаина скоро его раскусила, сказав: «Форменный обалдуй!», и полюбила больного монтера Низвецкого, полюбила по-настоящему, так что они решили пожениться, хотя до этого Низвецкий был робко влюблен в Лену Огородникову… Лена же любит Даню и продолжает его любить, пусть он женился на другой…
В «Сереже» мать, потерявшая на войне мужа, смущенно говорит четырехлетнему сыну, что у него будет «новый папа»… Мы видим, что молодожены нежно любят друг друга, она без конца твердит, что все прошлое кажется ей теперь только сном, а наяву — только о н!.. А он любит и ее и Сережу, без Сережи не хочет уезжать на новое место службы. Полюбил его и Сережа, для которого он стал даже главнее мамы…
В «Сентиментальном романе» действие происходит в двадцатые годы, все герои его очень молоды, живут бедно, презирают наступающий нэп, и лишь немногие из них не выдерживают, поддаются соблазну нэпа или жажде власти. Но все, без различия, жаждут любви. Даже инвалид гражданской войны Кушля, уже далеко не молодой — но такой же революционный романтик, как и его юные друзья. И любят его сразу две женщины — Ксаня и Лиза. Одна — фронтовая подруга, спасшая его когда-то от смерти, другая завоевала его недавно. Но вот Кушлю убили, и Ксаня, именно Ксаня в холодном сарае тоскует возле мертвого Кушли…
Главный герой «Сентиментального романа» Севастьянов (мы сразу догадываемся, что он ближе всех автору) страстно любит Зою-большую, и лишь после случившихся с ней передряг, ее измены, ее падения, соединил свою жизнь с Зойкой-маленькой, о чем в конце книги, то есть уже через тридцать лет, поведано одной фразой, в сущности, одним словом: «Послезавтра утром он будет обо всем ей рассказывать, и глаза у нее будут влажные, ее з е л е н ы е милые глаза». Пусть это несколько диккенсовский счастливый конец, но мы искренне за них рады: мы всегда считали, что они созданы друг для друга, и только Севастьянов раньше этого не понимал, а зеленоглазая Зойка-маленькая великодушно уступала свое счастье подруге.