С пылким вниманием относилась она к молодежи, напористо помогала им в издании первых их книжек. Одна ее статья в «Литературной газете» в 1959 году так и называлась: «В защиту начинающих». В ней Панова писала: «Но вот странность: нет у нас денег на литературные кружки. Нет денег на это святое дело ни у Союза писателей, ни у издательств, ни у ВЦСПС». И дальше: «Почему начинающих балалаечников можно учить законным образом, а начинающих писателей нельзя? Почему годами миримся с таким положением?» В связи с этим она единственный раз за все годы нашего знакомства нашла нужным меня похвалить! Нет, не за мои сочинения, а за то, что — «При Ленинградском отделении издательства «Советский писатель» объединением (молодых писателей. — Л. Р.) в шефском порядке, безвозмездно, руководил в течение четырех лет писатель Леонид Николаевич Рахманов; но это случай особый». Мне была дорога столь нежданная положительная отметка…
Вполне естественно, что, вообще любя молодежь, Вера Федоровна страстно и беззаветно любила своих детей. Женившиеся чуть ли не сразу после окончания средней школы, сыновья рано подарили ей внуков. Вера Федоровна была домовита, рачительно заботилась обо всех, но, насколько я замечал, ее собственные дети были для нее неизменно на первом месте. Никогда не забуду, как мы с женой пришли навестить Веру Федоровну уже больную, должно быть за год до ее кончины. Мы спокойно о чем-то беседовали втроем на веранде коттеджа Дома кинематографистов, когда приехал в Репино и вошел к матери ее старший сын Борис (ныне уже тоже покойный). Вера Федоровна взволнованно обернулась.
— Любименький мой! — воскликнула она.
Эта нежная встреча взволновала и нас. И это была последняя наша встреча с Верой Федоровной.
1983
ГЕННАДИЙ ГОР ВРЕМЕН «СМЕНЫ» И ПОЗЖЕ
Ранней весной 1927 года я сдал в газету «Смена» свой первый рассказ. Поэты Михаил Голодный и Борис Лихарев, ведавшие литературной страницей этой молодежной ленинградской газеты, полуприняли, полуодобрили мою «Живую полянку», и я стал терпеливо ждать, не появится ли она в печати. Прошел месяц, другой, по воскресеньям в газете по-прежнему появлялись произведения молодых авторов: так в мае был напечатан рассказ Г. Гора «Сапоги». Я никогда прежде не слышал такой фамилии и потому очень внимательно прочел эту вещь. А прочтя, понял, почему не печатают мое сочинение: в нем и действия мало, и никакой неожиданной развязки; Гор состязался с самим О. Генри и даже упомянул его имя в тексте, а у меня в рассказе сплошные пейзажи, к тому же слишком чувствительные.
В конце июня весь первый курс Электротехнического института, где я учился, отправили на два месяца на военный сбор под Красное Село, и мне сперва было не до литературы. Но все же в одно из июльских воскресений я заглянул в палатку с походным Красным уголком, развернул «Смену» — и увидел свой рассказ! На той же странице были шаржи на Лидию Сейфуллину и Николая Тихонова, статья Зелика Штеймана, глава из поэмы Вл. Заводчикова (через два года я написал об этой поэме свирепую рецензию), но тогда ничего этого я не заметил. А радость от обнародования собственного рассказа омрачилась тем, что напечатали не второй, улучшенный его вариант, который я в свое время тоже представил в редакцию, а первый, как я считал, черновой, — почему-то именно он попал под руку составителям! Таково было самое первое мое литературное огорчение, проложившее путь всем последующим…
Тем не менее, с осени я опять принялся сочинять, написал рассказ «Обмылок», его приняли, в журнале «Юный пролетарий», и я решил прочитать его на занятиях литературной группы «Смена», о существовании которой только что узнал. Она не была связана с газетой «Смена», если не считать, что там и тут был Борис Лихарев, когда-то учившийся в Москве в Литературном институте имени Брюсова, где и познакомился с Михаилом Голодным.
Занятия сменовцев происходили в ту осень в Доме печати, на Фонтанке (второй дом от Невского). Придя туда в первый раз, я ничего своего не читал, только слушал и осматривался. Все говорили умно, интересно, особенно Гор, круглоголовый, стриженый, но еще не лысый. О чем он в тот раз говорил? Кажется, с увлечением хвалил рассказ Николая Тихонова «Рискованный человек» (как я вскоре понял, ему всегда нравились произведения с эксцентрическим уклоном). Тоже хорошо, но немного пижонски и пуская слюнку в уголок рта, говорил Исай Рахтанов (гость, а не член группы). Председательствовал, снисходительно усмехаясь, поэт Дмитрий Левоневский, раньше других начавший печататься в «Звезде». Это на него уже успел написать эпиграмму поэт-рабфаковец Леонид Равич: