Но постепенно, чем дальше, тем крепче, мы убеждались, что жизнь не только не отлила от этих прекрасных проспектов и набережных, от этих мощных заводов и умных лабораторий, но еще никогда до войны Ленинград не был столь многолюден, столь полнокровен, исполнен такой активной, напористой жизни. И, как это часто бывает, большие значительные явления жизни сопровождались малыми, может быть даже совсем пустячными, но тем не менее характерными и выразительными.
В городе теперь действительно много новых жителей, рабочей и учащейся молодежи, а так как все нынче увлекаются фотографией, то на улицах буквально на каждом шагу видишь, как люди жадно, — я бы сказал — упоенно, — фотографируют. Пусть это порой наивно, пусть не всегда и не все умеют выбрать, найти самое лучшее, художественное, красивое (с точки зрения высшего вкуса), но в этом желании людей запечатлеть для себя как можно больше из окружающего их ленинградского пейзажа, ближе сродниться с замечательной архитектурой, впустить, вобрать ее в свой домашний эстетический обиход, — право, есть в этом что-то трогательное и закономерное.
Если ленинградцы являют собой живую душу города, то и Ленинград прочно занял часть их души, и наверняка — немалую. И это место в их сердце он сохранит навсегда, куда бы судьба ни закинула их жить и работать. Как Ленинград — вечный город, так они — вечные ленинградцы.
1957
ГРОЗНОЕ ОРУЖИЕ
Удивительно забывчивы наши театры, наши театральные режиссеры и театральные критики. Сколько прочно забытых пьес могли бы украсить сегодняшние подмостки и прозвучать современно и остро! — так невольно подумалось, когда я на днях перечитал одну старую советскую пьесу. Бывает, читаешь иную пьесу о наших днях, только вчера законченную, только сегодня отточенную, с легко узнаваемыми бытовыми подробностями, с наиновейшими, животрепещущими проблемами, с самыми правильными словами, вложенными в уста ее персонажей, читаешь или смотришь ее в театре, и ни единой мысли о современности не пробуждает эта драматургическая новинка. После нее не раздумаешься ни о судьбах мира, ни о своей судьбе, вообще ни о чем не раздумаешься, кроме разве того, зачем рождена на свет эта бескрылая вещь, осужденная ползать по нашим сценам.
И вот пьеса, написанная сорок пять лет назад. Автор не успел ее опубликовать, вероятно считая несовершенным черновиком, может быть даже первым наброском, первым выражением своих мыслей о темных днях после Мюнхена, предшествовавших второй мировой войне, свидетелем и участником которой он потом был. Действительно, многое в этой пьесе эскизно, особенно ее последний акт; больше того, по всем признакам жанра это памфлет, а ничто не стареет так быстро, как произведения такого рода. Почему же вдруг ожила для меня эта пьеса? Почему я ее с увлечением прочитал и с нетерпением стану ждать ее постановки на сцене (если какой-нибудь театр прислушается к моему зову!)? В чем секрет ее жизненности?
Думается, главный секрет в том, что пьесой этой с нами талантливо говорит наш подлинный современник. Живя своим настоящим, великолепно его наблюдая и изображая, он глядел в будущий день, видел наше завтра и завтра Запада. Он не был фантастом — он был реалистом, он не был пророком — он был страстно думающим писателем. В 1942 году он погиб, возвращаясь на самолете из осажденного Севастополя. Да, пора пояснить: я говорю об Евгении Петрове и его пьесе «Остров мира». В 1948 году спектакль «Остров мира» был поставлен Николаем Павловичем Акимовым в Ленинградском Театре комедии. В ролях были заняты превосходные актеры — Ирина Зарубина, Елена Юнгер и Лев Кровицкий. Вслед за автором театру удалось органически спаять откровенную публицистику с неким как бы условным и лаконичным психологизмом. Зритель с живым интересом следил за событиями и судьбами персонажей, хотя перед ним был типичный гротеск.
Любопытно бы нынче понять, проверить — устарело ли сколько-нибудь его содержание. Попробую немного подробнее поделиться впечатлениями об этой давней, но свежепрочтенной мною пьесе. О чем она?
Есть сюжеты-открытия, их можно рассказать в двух словах, записать на клочке бумаги, потерять запись и все-таки навсегда запомнить. В них нет хитросплетения событий, искусственной сложной интриги. Они сами — события, и лаконизм их особый, он рожден глубиной и точностью знания темы, которую они выражают. Такой сюжет (пусть он будет гротескным) легко вызывает массу ассоциаций из окружающего. Автор дает нам в руки путеводную нить, и мы идем с ней по лабиринту мира. Такая нить, такой сюжет — разгадка ко многим явлениям, даже не упомянутым в пьесе.