Разговор продолжается и включает в себя весь бытовой обиход: где отдыхающие гуляют, далеко ли ближайшее почтовое отделение, как обстоит с горячей водой и т. д. Вдумчивый, внушительный и вместе с тем очень дружелюбный тон соблюдается до конца беседы.
Недурной эпизод для кино:
В самом людном квартале Невского супружеская чета собирает на панели рассыпанную кем-то из них охотничью дробь, только что купленную в магазине. Легко представить себе разные варианты того, что они могут говорить друг другу… И кто-то из прохожих может поскользнуться на этой дроби!
Книга по собаковедению на основе павловских методов. Часть III. «Хозяин как основной раздражитель для собаки». Прочитав, обиделся и расстался с собакой.
— Читала у Надсона? «Поцелуй — первый шаг к охлажденью».
— Господи! Сколько мы таких шагов сделали!
Жена — мужу, потерпевшему служебное крушение, ныне на пенсии:
— А помнишь, сколько у тебя было замечательных резолюций?
Ловкач и блатмейстер искренне восхищается чистым, неподкупным человеком, смотрит на него влюбленно, как на героя, потрясен его душевным подвигом, почти как самосожжением на костре. А сам бежит потом по своим пошлым и грязным делишкам. «Это не для нас, — говорит он, вздохнув, о подвижнике и его подвигах. — Мы люди маленькие, нам лишь бы прожить…»
— Неужели вы не помните своих произведений?
— Представьте себе, иногда не помню. (Помолчав.) Я даже ваши не все помню.
— Ответ не считается! Слишком долгая пауза!
— А я не знал, что нужно всегда отвечать быстро, как на базаре.
«Здесь не говорят о литературе». «Ни о чем не спрашивайте только из вежливости». Развесить дома побольше таких плакатов — и гости прекрасно проведут время.
Прощаясь у поезда, торопливо целует своих детей — от гиганта студента до грудного ребенка.
Новых людей делать легче, чем лечить старых.
Как хлестко и как неверно сказать про Гоголя: инженер мертвых душ!
— Аскет, аскет, а золотой зуб во рту!
В ресторане важно и строго оглядывает всех, разбивая ложечкой яйцо.
Человек с бриллиантом на перстне сморкается осторожно, чтобы не оцарапать нос.
Помню, в середине 20-х годов на углу Садовой и Невского сидел сравнительно молодой мужчина с картонкой, висящей на шее: «Подайте поэту!» Никто его не сгонял с места. Это был поэт Тиняков, автор известных уничижительных строк:
Известно, что Наполеон боялся мышей. Представляю, как при виде мыши он вскакивал на барабан и принимал типичную для него позу: скрестив руки, как бы обозревал войска или обдумывал предстоящую операцию.
Интересный мужчина всю жизнь гордился своими яркими, блестящими глазами. Оказалось, что они блестят от глистов.
Исполнитель эстрадных психологических опытов стал склеротиком: все путает, все забывает — кто, что, почему, сколько.
— Ах ты мой суженый, укороченный!
— А чем занимается их экспедиция?
— Ищет вредные ископаемые.
Фасон рубашки: — Эх, распашонка!
«Беспокойная старость» постепенно стала пьесой-анонимкой. Из безлюдного фонда.
Следовало бы переменить заглавие моей пьесы «Камень, кинутый в тихий пруд» на «Камень, канувший в тихий пруд». Судьба обязывает.
Он хотел бы всю литературу уложить в пропрустово ложе.
Николенька Завьялов (3,5 года): «Когда я бегу, у меня все подпрыгивает — ноги подпрыгивают, руки подпрыгивают, живот подпрыгивает!» Осенью за рекой, задумчиво: «Листок облетел. А ветра нет». «Наш Валера все надписи на катерах умеет прочесть» (с гордостью о семилетнем брате).
Когда Боря и Коля Карловы приехали учиться в Ленинград, они жили у своих родственников, где была их троюродная сестра — глухонемая. Она, как большинство глухонемых, читала речь по губам. Карловых она долго не понимала, потому что их артикуляция соответствовала вятскому, а не ленинградскому говору. Самое смешное, что Карловы были урожденные ленинградцы (петербуржцы) и до девяти лет (до 1917 года) жили в Петрограде.