Почему в главе «Соседи» я не написал о Полкане, чудном огромном псе, принадлежавшем нашим соседям Верещагиным? Именно с ним-то мы и дружили. Мы впускали его в дом даже тогда, когда у нас были гости; он лежал под обеденным столом тихо-тихо, только иногда портил воздух, и в таких случаях приходилось выводить его из-под гостевого стола… Обычно Полкан уже с раннего утра дежурил у нашего крыльца, ожидая гостинца. Однажды зимой я выскочил неодетый с плошкой, полной костей, и, поскользнувшись на гололеде, уронил, точнее, высоко подбросил одну острую тяжелую кость; упав, она сильно поранила мне руку, шрам заметен и сейчас.
Есть люди со своеобразной способностью быстро и активно знакомиться, общаться, входить в контакт с любым собеседником, найтись в любом незнакомом обществе. Есть еще более завидная способность — понимать собеседника, коллектив, семью с первой минуты знакомства, входить в их интересы и чувства, даже объяснять им то, что они сами еще не вполне осознали. Я бы назвал эту способность сверхчуткостью, если бы был уверен, что она от души, от сердца, а не от чисто головной смекалистости и изощренности.
Видел во сне, что проснулся и обнаружил себя слепым. Остались какие-то самые малые признаки зрения. Пытался надевать очки, одни, другие — не вижу. Принялся ощупью бродить по квартире, или проснуться, ибо подозревал, что все еще сплю и слепота мне лишь снится. Ничего не получалось. Меня до крайности обижало, что домашние не замечали, что со мной происходит. Либо относились к этому совершенно спокойно, хотя разговаривали со мной любящими голосами. Это все длилось, как мне казалось, мучительно долго. Под конец я уселся на подоконник и стал напряженно смотреть на улицу. Впечатление было такое, словно сейчас глубокие сумерки, — на самом же деле был день. Все казалось смутным, едва брезжило.
Вдруг я увидел под собой карабкающегося на забор большого черного кота. Затем разглядел на дороге еще одного кота, еще двух, еще трех и котенка. Я очень обрадовался, различив их цвета и полоски, — значит, хоть что-то вижу… И вдруг коты начали драться, скатываясь в клубки, сначала попарно, потом в общий клубок. Мелькали их тигровые полосы, цвета их сливались, но дрались они беззвучно. Я встревожился за котенка — как бы его не разорвали в жестокой схватке. Но нет — котенок (желто-серый в полоску) отбежал несколько в сторону и с любопытством наблюдал за дракой. И я поймал себя на постыдно-завистливой мысли: счастливый! родился-то он слепым, а теперь видит, видит отлично… тогда как я…
И тут я проснулся. Проснулся при ярком солнечном свете, сплошь заливавшем мою оранжево-розовую комнату в Репине, — цвет, который я находил безвкусным. Как я сейчас был ему рад!
Любопытно, что я не раз видел себя во сне ослепшим. Наверно, каждый человек больше всего боится слепоты, — отсюда и такие кошмарные сны.
Недавно я от души порадовался, прочтя слова Шумана: «Талант трудится, а гений творит». Всегда испытывал неловкость, говоря: «Я еду в Дом творчества» или: «Живу в Доме творчества». Чувствовал, что выспренне и нескромно звучит… Особенно неловко, когда читаешь это слово на вывеске или на еще более прозаической квитанции, выданной тебе в доказательство того, что ты заплатил за проживание в означенном Доме и можешь творить. Больше того, обязан творить…
И все же эти дома, как их ни называй, замечательные заведения. И хороши они не только тем, что в них удобно работать. Хорошо, что в этих «рабочих домах» (да, да, вот так их и назову!) литераторы, композиторы, вообще те, кто в силу особенностей своего труда больше других профессий отъединены от коллег, вольно или невольно встречаются и общаются. Сразу скажу: не в писательском клубе, не у себя дома, а именно здесь я чаще всего встречался, спорил, ссорился и мирился с самыми близкими моими друзьями. Кроме того, обретал новых друзей, заводил новые знакомства. Помню, когда-то по вечерам, перед сном, собирались в гостиной, телевизоров тогда еще не было, зато было вдоволь шуток, розыгрышей, шарад, происходили курьезные случаи, своеобычно проявлялись разные человеческие характеры.