Об этой страшной резне пассажиры толковали до самого Мурманска, так что старинную Колу с ее приземистой церковкой и типично уездными домишками, разбросанными почти на уровне залива (похожего в этом месте на тинистый пруд), проехали, словно не заметив. Илья не принимал участия в толках: перед глазами его продолжал стоять пустой, в прямом смысле слова вымерший Шангуй и дежурный в красной фуражке, молча провожающий взглядом уходящий поезд. Каково вернуться ему в станционное помещение и быть опять одному! Конечно, если хорошенько подумать, то станцию уже населили необходимым персоналом, наверное есть и телеграфист и стрелочники, но воображению представляется почему-то только этот дежурный, один как перст, как Илья после смерти брата, пока не нашли тело… А тут и не надо было искать: шестнадцать раздетых трупов лежали в сарае. Зачем было таскать их туда, аккуратно складывать, с риском быть застигнутыми? А это уж озорство, если можно употребить такое безобидное слово, или вернее — кощунственный дерзкий, вызов.
Илья не знал, что это мрачное происшествие будет иметь некое косвенное продолжение на острове, являющемся целью его путешествия.
Но это было далеко впереди, а пока поезд прочно и окончательно остановился: Мурманск. Таким ли Илья представлял себе этот крайне северный город? Как ни странно, он мало им интересовался, считая всего лишь транзитным пунктом по пути к острову. Не думал Илья и о том, где он будет здесь жить, если не сразу удастся уехать.
Через песчаную площадь они направились в гостиницу, и само собой вышло, что Илья поселился вместе с йодниками. Позавтракав и заставив поесть Илью, йодники отправились по своим делам, а его уложили в постель, как он ни противился, хотя последнюю поездную ночь почти не спал. Перед уходом Егор Егорыч заботливо задернул тяжелые портьеры, — не зря же они предназначались оберегать сон постояльцев в полярные круглосуточные дни, — и Илья провалился в сон.
Проснулся он, когда вернулись йодники. Лев Григорьевич пришел раздосадованный, сердитый, его громкий бас сразу наполнил комнату. Оказалось, что бот хотя и зафрахтовали, но надо его еще загрузить, и выйдет из порта он лишь через пару суток. Впрочем, завтра к вечеру пойдет рейсовый пароход «Сосновец», — на нем они и отправятся, а пока займутся всякими добавочными расчетами.
— Вам тоже найдется дело, — утешил Илью старший йодник. — Арифметику не забыли?
Не успел Илья выразить свое возмущение, как Лев Григорьевич с треском раздвинул портьеры и вывалил из портфеля на стол ворох бумаг.
— Складывайте цифры в правой колонке… те, что подчеркнуты красным… внизу страницы пишите сумму. Ясно? За это мы завтра покажем вам порт.
— Завтра?
— Если до завтра кончим работу.
Говорилось это непререкаемым тоном, тогда как Егор Егорыч привычно молчал и подбадривающе взглядывал на Илью. Илья уже знал, что в крайнем случае он его выручит.
Всласть насчитавшись, так что цифры, казалось, жужжат и роятся в мозгу, как мухи, все трое, с сознанием честно выполненного долга, вышли из гостиницы. По деревянному, песчаному, пыльному Мурманску они пошли к единственному в городе каменному дому, где в нижнем этаже помещался универмаг, в верхнем — столовая. На первое взяли крапивные щи — разумеется, без сметаны и без традиционной половинки крутого яйца, как недавно еще в Ленинграде и в вагон-ресторане, — и вымоченную соленую треску в так называемом жареном виде — на второе.
— Так, так! — ядовито сказал Лев Григорьевич. — Находимся в рыбном центре, можно сказать, в столице рыбодобычи и рыбопромышленности. В порту свежую рыбу грузят пароходами, на вокзале отправляют двойными составами, на побережье не знают, куда девать, а в столовой… — он отправил в рот кусок вымоченной, в ы м у ч е н н о й донельзя трески.
— Лев Григорьевич, — неохотно сказал Илья. — Вам не кажется, что в ваших словах присутствует обывательский душок?
Егор Егорыч замер, не донеся вилку до рта; Лев Григорьевич, наоборот, долго и спокойно жевал. Проглотив, он заговорил, но не гневно, как мог ожидать Илья, а скорее печально:
— Молодой человек, мне вас жаль. Вы громоздите ошибку на ошибку. Во-первых, зачем вам брать на себя функции защитника элементарной безрукости? У моря держат людей без рыбы, кормят соленой прошлогодней треской! Что это, по-вашему, не безрукость? Теперь о другом. Слышали песенку? — Он перегнулся через стол и слегка умерил свой бас: