Курлов был метрах в ста от берега, когда, оглянувшись, он увидал стригунчика, прыгающего за ним по камням. Курлов остановился.
— Вы куда? — строго спросил он. — Зачем?
— К директору пушзаповедника, — дерзко ответил тот и одним прыжком поравнялся с помощником директора.
— Совершенно лишнее, — сказал помощник еще строже. Он презрительно усмехнулся. — Он что, знакомый ваш?
— Он мой отец, — ответил юноша.
Услышав такую новость, Курлов не восхитился, не удивился и, вместо того чтобы поздороваться и приветливо заговорить с сыном директора, повернулся к нему спиной и зашагал дальше. Юноша двинулся за ним. Курлов прибавил шагу. Тот не отставал. Скоро оба они оказались у подножья утеса, по-местному — пахты, и молча, сосредоточенно полезли наверх.
Шестидесятиметровой вышины утес, слоисто-серый, крутой, местами с осыпями, всюду трудный для восхождения, и две фигурки, усердно преодолевающие высоту, — вот что увидел старший йодник, ненароком взглянув в ту сторону. Он покачал головой.
— Вот подвалило мальчишек! Один другого задорнее!
Младший йодник тоже покачал головой, как бы желая сказать: «Вы-то, Лев Григорьевич, хороши. Сами вы всех задорнее!» Журналист сделал непроницаемое лицо и промолчал: он пока еще слишком мало знал своих спутников, да его мнения никто и не спрашивал.
Вскоре все трое перешли на бот и отправились к следующей отмели. Йодники от души радовались успеху своих обследований: литораль изобиловала ламинариями, выброшенными на берег обычным каждодневным прибоем. Сколько же их должно быть в период штормов! А то, что пушник сердился и угрожал оружием; что пора было завтракать — со вчерашнего дня не ели; что они недешево заплатили за прокат бота, тогда как не сегодня завтра должен прибыть собственный, купленный в Мурманске; неудобная квартира; на пароходе не выспались, — все это было забыто. Все это чепуха, — самое главное, что море здесь щедро, что остров удобен для эксплуатации, — то, о чем они мечтали.
— Райское место! Эдем! — не уставал восторгаться вслух Лев Григорьевич. А разве он не предвидел это еще в Ленинграде? Предвидя, сумел кого следует убедить, получить кредиты и вовремя сюда прибыть… Разве это не результат его выдающейся интуиции? Весенние штормы несомненно намыли на северном, западном и восточном берегах острова, впрямую подставленных океану, неисчислимую массу водорослей: южный берег наиболее защищен от бурь, и то их тут множество… Ну да они сами сейчас все увидят. (Кстати, в ближайшие три часа выяснилось, что Лев Григорьевич ошибался: на севере и на западе крутизна, глубина, мало отмелей, чересчур свирепый прибой, — водорослей как раз больше всего выбрасывало здесь, на юге, со стороны пролива.)
— Гм, а кушать все-таки хочется. — Он обернулся к Петрову, с интересом прислушивающемуся к его возгласам. — Пожалуй, надо было внять вашему совету, товарищ газетчик, перед походом позавтракать. Впрочем… Егор Егорыч, вы не взяли с собой консервов? Помнится, вы хотели захватить из Мурманска несколько банок.
— Вот они, — Егор Егорыч невозмутимо вынул из сумки две банки. — Я получил вчера по заборной книжке. — И вдруг изменился в лице: — Лев Григорьевич, я забыл получить хлеб!
— Пустяки, — благодушно сказал Лев Григорьевич, с удовольствием взвешивая на руке четырехсотграммовую банку с говядиной. — Мы их и так, без хлебушка! — Он выразительно щелкнул зубами.
— Понимаете, за восемь лет успел отвыкнуть от карточек, — продолжал волноваться и оправдываться Егор Егорыч. — За восемь? Да, приблизительно с двадцать третьего года…
— Ничего, привыкнете, — широко улыбаясь, говорил шеф и взрезал крышку тем самым походным ножом, которым только что крошил водоросли. — А вечером эта славная толстая баба сварит для нас тресочки… — Он широким гостеприимным жестом пригласил Петрова участвовать в трапезе. — Она что, действительно из Норвегии? — Он отвернулся от Петрова, едва тот успел открыть рот для ответа. — Вы же знаете, северяне, как правило, кушают тресочку без хлеба…
Повеселел и провинившийся Егор Егорыч. Поразительно бодрит человека успех. Один запах йода, исходивший от ламинарий, какая это, в сущности, прелесть! И подумать: есть люди, которым он кажется гадким. Фу, говорят они, на берегу что-то гниет… Невежды и обскуранты!