Уходя, он вспомнил, что в списке значилось еще: «Парусная ёла — 1»… Да, одна, так и говорили. Но дальше написано: «с мотором»… А вот о моторе не было речи. Может, Илья забыл? Или это надо понимать так, что все парусные ёлы — с мотором, неважно, упомянут мотор или нет? Илья подозревал, что разница все-таки есть, и разница не случайная. Кого же намерен вводить в заблуждение этот кожаный тип — себя, государство, местных жителей? Кому это нужно? Спросить, что ли, Петрова или йодников? Посмеются? Скажут, тебе-то что? И чего лезешь не в свое дело, ни черта не смысля?
Перешагнув порог комнаты, Илья и тут ощутил себя лишним: йодники, как всегда, копались в своих бумагах, а журналист, сидя в углу на шкурах, деловито строчил в блокноте.
Словом, Илья вошел и сразу же вышел, — возможно, что его и не заметили. Быстро пройдя через кухню, толкнув дверь на крыльцо, сбежав по ступенькам на землю, Илья все ускорял и ускорял бег, хотя по песку это было тяжеловато. Куда он бежал?
Он задал себе этот вопрос, когда очутился за пределами поселка. Оставив далеко позади и красный домик фактории, и охряно-желтый дом Пелькиной, вдруг ощутил, что решение искать отца внутри острова, принятое им давно, начало осуществляться…
Илья обратил внимание на окружающую природу, на местность, на почву, когда оказался не только вдали от поселка, но и вдали от моря. Под ногами уже давно не песок, а жесткий, ребристый шифер; Илья поднимался в гору, точнее, на плоскогорье, на возвышавшееся над морем и над поселком плато.
Подъем шел террасами. Великан в три прыжка очутился бы наверху, на плоской верхушке острова, — Илье было потруднее. Он долго карабкался по сыпучим откосам, чтобы оказаться сперва на первой террасе, затем на второй и, наконец, завершить путь на верхней, что предстояло еще не скоро. Лезть было не легко, подъем крутой — примерно в 45°, определил он на глаз: такой угол, как знал Илья, обычно принят для искусственных насыпей — дамб и железнодорожных линий, а здесь инженерный расчет природа выполняла сама: галька и выветрившийся шифер постоянно осыпались и тем создавали этот естественный и вместе с тем идеальный уклон.
Террасы поросли травой, мелким, невзрачным кустарничком, разнообразными ягодниками. Илья с умилением узнал чернику и голубику, столь хорошо знакомые ему по окрестностям Мги и разъезда Горы. Подумать только, куда забрались! Илья поймал себя на том, что всего за несколько дней пребывания на Севере (считая и город Мурманск) успел соскучиться по траве, по зеленым листьям, словом, по доброй среднерусской природе. Смешно сказать, но, взобравшись на первую же террасу, он не выдержал и бросился наземь.
— О, мать сыра земля… вернее, суха земля! — воскликнул Илья с неподдельным пафосом. — Сколь сладостно к тебе припасть! — Трезво вскочив с муравы, он полез на следующую террасу.
Зрелище все волшебнее и волшебнее представало его глазам, чем выше он забирался. Журналист прав: как ни иронизируй, трудно не восхищаться открывшимся перед тобой океанским простором, неважно, называется ли он сравнительно скромно — Баренцевом морем, или, несравненно заманчивее, Северным Ледовитым океаном. Мальчишеское тщеславие в эти минуты дремлет, а вместо него пронизывает все твое существо поистине священный трепет… Впрочем, Илья сознавал, что он не на полюсе, и даже не на Новой Земле или Шпицбергене, и что от материка, правда тоже диковатого, его отделяет всего-то два-три километра пролива, или по-местному — са́лмы, как объяснял Петров.
Все на свете относительно, в том числе и экзотика, — вздохнул Илья и принялся преодолевать последнюю, третью по счету, осыпь. Он почему-то надеялся (втайне от самого себя), что с вершины острова непременно увидит отца, где бы тот ни ютился или ни прятался…
Но может статься, отец уже вернулся в факторию… Который час? Судя по прохладе и по низкому солнцу, скоро ночь. У Ильи нет часов — часы были у Андрея, он так и утонул с часами на руке. Кстати, почему ни Илье, ни Рассопову не пришло в голову спросить, остались ли часы на нем или в милиции их сняли? И вдруг Илью осенило: вот еще одно доказательство, что смерть эта не самоубийство. В самом деле, неужели заботливый Андрей не оставил бы часы дома, для брата, если задумал утонуть? Но с другой стороны… Илья ужаснулся противоположной мысли: аккуратный Андрей не оставил бы часы на руке, если он осознанно и обдуманно бросился в Неву, чтобы с ней побороться и победить стихию… От этих двух догадок Илью бросило в жар и в холод. Но, может, это оттого, что наверху, на открытом месте, его успел прохватить вечно дующий с моря ветер.