А когда они возвращались, норвежка Пелькина неспешно шла на берег, таща за собой по летним камням неуклюжие деревянные санки; и обратно шла так же неспешно, так же без видимого усилия волоча по камням нагруженные рыбой салазки, молчаливая, и усердная, и безбровая, как наемная стряпуха. Никто не подумал бы, что она управляла и домом, и мужем, и компаньонами мужа.
Пелькина редко сердилась, еще реже выходила из себя, выказывала свое раздражение, но сегодня ночью гнев кинулся в руку — Пелькина постучала в стенку: за этой тонкой дощатой переборкой допоздна, без стеснения громко, разговаривали квартиранты. Тема беседы была все та же, что днем (о чем еще мог разглагольствовать старший йодник!), многое из услышанного задевало Пелькину за живое, а под конец и взбесило, — уж очень расхвастался приезжий начальник! Но что было лишь похвальбой, пустой фантазией, а что и вправду грозило нарушить привычный уклад островных колонистов и прежде всего ее, норвежки Пелькиной, превосходные планы, понять пока трудно. Ясно одно: ничего хорошего от этих новоприезжих ждать нельзя…
Когда разгневанная хозяйка, не стерпев, постучала в стенку, квартиранты умолкли и вскоре оттуда донесся многоголосый храп.
Но Пелькина долго еще не могла уснуть — ее томили материнские заботы. Сын Ма́ртин, которому исполнилось нынче семнадцать лет, учился в селе Александровском, в рыбацкой профтехнической школе. Школа готовила квалифицированных рыбаков, знающих не только правила лова, но и управление ботами и моторное дело. И все это было неинтересно Мартину… Неинтересно уже потому, что он не хотел быть рыбаком! Отец, дед, прадед Мартина были испокон веков рыбаками, сам Мартин родился и вырос на море, — но его донимала свирепая морская болезнь. Трудно поверить, что рослый, здоровый парень, видевший с самого детства, изо дня в день, море, море и море, сразу же, как начиналась качка, ложился на палубу и страдал. Порой он не мог добраться до борта, его тошнило прямо на палубу, его рвало как прорву… Так говорили товарищи.
— Вот прорва! — говорили они сперва со смехом, потом с издевкой, потом с жалостью, наконец, равнодушно: — Эк, прорва!
Они привыкли видеть людей, которых бьет море (как, например, фининспектора), но ведь то приезжие, новички, сухопуты, а Мартин же свой, коренной рыбак! На днях, сами того не желая, они жестоко над ним подшутили. Мартин вывалял в рвоте тужурку, товарищи посочувствовали и предложили выстирать ее в море. Спустили на веревке за борт, принялись полоскать, и полоскали настолько усердно, что веревка развязалась и тужурка пошла ко дну.
Мартин круто поссорился со своими не в меру услужливыми дружками. Виноват был кто-то из них, — небрежно, не по-морскому, завязал узел, — но виноватого, как водится, не нашлось. Товарищи захотели исправить дело, сложиться на новую тужурку, но тут один парень резонно заметил:
— Это его мамане урок. Может, поймет, что не выйдет из него рыбак. Да и побогаче нас Пелькина, сошьет сыну хоть десять тужурок! Верно, Мартюша?
Мартин вообразил, что именно этот парень и потопил тужурку, нарочно подстроил, и не мог решить, злиться на него или поблагодарить за поданную им мысль — воспользоваться постыдным случаем и попробовать все-таки убедить мать. «А впрочем, — зло говорил он себе, — ей хоть кол на голове теши — не проймешь!»
Мартин еще не знал, что этой весной мать значительно укрупнила его судьбу. Читая газеты, она не могла не заметить, что за последнее время все вокруг затрещало, и что как ни мал и ни отделен их островок Колдун от больших становищ — Териберки, Гаврилова, Западной Лицы, но трещина подбирается и сюда, что, может, близок день, когда рухнет сколоченный ею с таким трудом порядок, рассыплются в прах ее стародавние, еще девические мечты. Может, как раз сегодня Пелькина окончательно поняла, что расчеты ее на богатство и власть неверны, напрасны (подтверждал это и разговор жильцов), и выбрала для удовлетворения своего тщеславия иной путь — сделать ставку на сына, на его будущую профессию. Сыну семнадцать, он силен, здоров, если не считать этого вздорного недомогания, которое теперь тем более необходимо преодолеть, — он сможет пробиться гораздо дальше, чем они с мужем, простые, неученые люди. Недаром она сама выбрала ему в святцах имя — оно и русское и норвежское и означает — «крепкий в битве». Мартин должен стать моряком, но не простым рыбаком и не матросом на тральщике, а штурманом, капитаном. Оказал же его дед лоцманские услуги научному судну еще до войны, еще до того, как провели к Мурману железную дорогу. На этом судне находился профессор с красивой окладистой бородой, изучавший глубины моря, но и он уважал и ценил опыт и знания островного старожила, которого он пригласил в каюту и долго с ним разговаривал, а затем попросил сопровождать их судно хотя бы до Новой Земли.