Судорожно вертясь на койке, сжимая кулаки и кусая губы, Курлов в любой момент готов был вскочить, ворваться к директору, растолкать, разбудить, крикнуть ему прямо в уши: «Очнись, разве ты не чуешь опасность! Не сегодня завтра может погибнуть главное дело твоей жизни! Ты должен как лев защищать песцов!»
Досада и злость сменялись воодушевленным сознанием важности и ответственности своего положения. Стахеев, того и гляди, слег надолго, и Курлов останется полновластным правителем пушзаповедника. 200 песцов и 5 человек стражи. Руководство внешней и внутренней политикой острова. Одновременная борьба на три фронта: с природой, с йодниками и колонистами, которые, дай им волю, начнут браконьерствовать. Первоочередная задача — укрепить позиции Госторга на острове. Что для этого надо сделать? Москва далеко, хлопотать туда не поедешь, в Мурманск и то нельзя отлучиться, да и там, скорее всего, они уже заручились поддержкой. Припугнуть пришельцев? А чем? Нет, это все детские игрушки. Единственное, что можно бы сейчас предпринять здесь, на месте, — это завоевать сочувствие и поддержку колонистов, пока йодники не успели их развратить и купить…
Курлов заснул в семь утра и, сам того не желая, проспал до полудня. Пробудился он от жестокого урчанья в желудке: со вчерашнего дня ничего не ел.
Курлов вошел в кухню как раз в ту минуту, когда из комнаты Алексея Ивановича выходил его отпрыск. Увидав в окно, что погода испортилась, моросит дождь (в Алексея Ивановичевой комнате окно было плотно завешено), мальчишка развязно, словно он тут век живет, снял с гвоздя свою куртку.
— За доктором, — лаконично сказал он, заметив, что Курлов скосил на него хмурый взгляд.
— В поселке нет доктора.
— Есть, — возразил Илья.
— Кому лучше знать!
— Один из приезжих врач. — Илья направился к двери.
Курлов явственно ощутил, как разливается внутри желчь, как желтеет (или зеленеет) лицо. Он заступил дорогу:
— Я его сюда не пущу!
— Хочешь, чтобы отцу… чтобы Алексею Иванычу стало еще хуже?
Курлов долго смотрел вслед серой курточке — очень опять соблазнительно было сообщить: «Дурачок, а папаша-то тебе не родной!» Скрепя сердце он принялся за приготовление завтрака. Он счел себя обязанным сварить трески столько, чтобы хватило поесть троим; этот пащенок, наверно, тоже не ел со вчерашнего дня, — опять же пусть знает его благородство. Не успела рыба свариться, как Курлов заслышал на улице голоса — это возвращался домой директорский сын, ведя с собой йодника. Дождь уже перестал, йодник шел с непокрытой головой, грива его развевалась. Курлов одним прыжком подскочил к двери и накинул крючок.
Через считанные секунды голоса послышались у крыльца; Курлов едва успел скинуть крючок и отпрыгнуть, как дверь отворилась и йодник с мальчишкой ввалились в кухню.
— Здравствуйте, Митрий Михайлыч!
Что-о?! С ним поздоровался тот, кто вчера ораторствовал перед местными жителями: «Мы освободим вас от зазнавшегося Госторга! Мы покажем ему, где бог, где порог!» Как ни в чем не бывало, подстрекатель переступил сейчас порог дома, принадлежащего Госторгу, и дерзко здоровается с заместителем директора!
Задыхаясь от гнева, Курлов выскочил в сени. К дьяволу завтрак! Слушать, как йодник врачует Стахеева, спрашивает о самочувствии и тот покорно ему отвечает, вместо того чтобы прогнать взашей! Но как покинуть в такую минуту свой дом, свою крепость, уйти, убежать, предоставив врагу хозяйничать? Нет, Курлов будет поблизости; он наготове; он бдит!
Курлов отправился в сарай, и там, окруженный ржавыми заступами и старыми метлами, стоявшими вдоль стенок и по углам, он провел этот горький час.
Нужник, чулан, сарай всегда были верным приютом обиженных отроков, сочувствующими свидетелями их горя и слез. Но на этот раз склад хозяйственного инвентаря неожиданно сыграл роль вдохновителя. Курлову вдруг пришла в голову такая заманчивая мысль, что он сразу воспрянул духом. Даже заулыбался! Даже запел! Всю песню Курлов, конечно, не помнил, но две начальные строки сумел воспроизвести:
Что и говорить, строчки не слишком бодрые, но идея… идея, подсказанная этими самыми заступами, была недурна! Он вспомнил, что Алексей Иванович когда-то сказал: ежели вырыть на подходящем участке углубление в почве, то в дальнейшем оно послужит как бы прихожей к будущему жилищу песцовой пары. Найдя знакомую ямку, песец заинтересуется, примется ее расширять, рыть во все стороны от нее подземные ходы и переходы и сотворит по образу и подобию старой норы новую. Психология песца такова, что, соорудив жилище, он, подстрекаемый любопытством и энергией новосела, уже не может не переехать в него со всем семейством. А старое передаст выросшему приплоду, избавив молодежь от лишних хлопот, и тем поощрит ранние браки. Выгодно это для песцового заповедника? Еще как!