— Нашли же вы время написать «Семейное предание»… Я прочитал вашу быль с большим интересом… Я бы сказал, прочел взахлеб, — не поскупился Ильюша на доброе слово.
— Серьезно? — встрепенулся Петров.
— Вам о судьбах людей и надо писать, а не о рыболовстве, — подначил его Илья.
— Вот я и задумал, — сказал Петров, — написать об одной рыбачке, благо живу бок о бок с ней.
— Норвежка Пелькина? — быстро спросил Илья. — Мать курловского соратника?
— Она самая.
— Дадите прочесть?
— Непременно, Ильюша, — заулыбался Петров. — Когда увидимся в Ленинграде. — И добавил: — Если не увлекусь чем-нибудь другим… Тоже бывает!
Илья захлопал в ладоши.
— Вы мне? — удивился Петров. — За что?
— И вам и себе, — объявил Илья. — Я тоже, бывает, меняю свои увлечения…
— Надеюсь, вы имеете в виду не любовные? — засмеялся Петров.
— Пока еще не влюблялся, — неуверенно молвил Илья.
— Всему свое время, Ильюша, — успокоил его Петров. — А теперь пора к дому.
Дойдя до маяка, они круто повернули к поселку, к видному еще издали красному дому фактории. Там и ждала их новая неожиданность.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
У крыльца стоял, с нетерпением постукивая палкой о камни, значит, явно кого-то поджидая (кого? да, наверно, как раз их — Ильюшу и журналиста), — сам директор пушзаповедника. На нем был коричневый кожан, на голове кожаный шлем, в руках альпийская палка; для Ильи, который оставил отчима спящим и намеревавшимся спать долго, пока не выздоровеет, его появление в таком походном наряде показалось едва ли не чудом. Должно быть, характер болезни Стахеева был похож на его собственный характер: вмиг заболел, вмиг выздоровел — и вот вышел их встретить…
Но могло обстоять совсем иначе: Стахеев слышал, как они уходили с Курловым из фактории, что́ именно говорили Курлову, и, встревоженный, решил встать с постели. Только откуда для этого взялись силы? И не повредит ли ему такой безрассудный поступок? А может… может, он сейчас в бреду? У Ильи невольно захолонуло сердце!
— Алексей Иванович, вам же доктор велел лежать! — вскричал удивленный журналист.
— Это он вам когда сообщил? — хмуро осведомился Стахеев. — После того, как увлек прожектами сделать наш островок пупом индустрии? Пусть не смешит людей: вдруг получится не пуп, а пупок. — Он помолчал. — Ну, ведите, показывайте их «доменные печи». Об одну я уже грел спину, пока добирался сюда из Мурманска.
Столь опешивший было при появлении отчима, Илья заметно приободрился и деловито спросил:
— Значит, ты в курсе? И давно ты узнал, что Медснабторг претендует на твой заповедник?
— Официально меня Облисполком не извещал, — отвечал Стахеев, — но еще в прошлом году намекнули, что существуют охотники немножко нас потеснить.
— Немножко? — не удержался Петров.
— Так ведь на большее им рассчитывать трудно.
— Ты уверен? — недоверчиво спросил Илья.
Таков был первый в их жизни на острове (и вообще в их жизни) конкретный деловой разговор. Несмотря на недавнюю сумятицу в мыслях от внезапной исповеди Стахеева (почти чужого ему тогда человека), Илья почувствовал, что тот стал ему ближе, и потому хотел проще, естественней с ним держаться. Уж если этот убитый горем больной старик преодолел физическую и душевную боль, встал, оделся и, как видно, намеревается приступить к работе, Илья должен ему помочь. Вдвоем они легко скрутят все фанаберии Митьки Курлова и заставят его честно трудиться. Но это как раз пустяки, этого безусловно мало — Алексею Ивановичу надо помогать во всем…
— А за что на тебя сердится Митя? — словно услышал его мысли Стахеев. — Ты его чем-то обидел? Впрочем, можешь не отвечать, я успел оценить его вздорный характер. Зато песцам он предан душой и телом… — Обернулся к Петрову: — Бьюсь об заклад, что пока я валялся, он под угрозой смерти запрещал вам ходить в заповедные места.
— К сожалению, погода не благоприятствовала, а то бы и несмотря на запрет… — признался Петров. — Но все же мы с вашим сыном успели кое-куда взобраться. — Он показал на возвышавшуюся тремя террасами вершину острова.
— Ну, песцы больше любят равнину, берег, где им есть чем поживиться, — рассудительно пояснил Стахеев. — Но от людей держатся все же подальше. Знают, что будут целее.
— А на материк они не сигают? Пролив-то узкий.
— Больше с материка на остров. Для порчи породы. Я имею в виду материковых белых песцов: они норовят поухаживать за нашими голубыми песчихами.