Люди — творцы земных законов — угадывают закон небесный и пытаются воплотить его на земле. То есть они угадывают мысли Бога, бывшие еще до создания людей. План Цицерона, таким образом, необыкновенно красив. В реальных земных законах римской Республики он хочет разглядеть очертания того великого небесного закона. В этом смысл диалога. Однако сразу возникает вопрос: почему люди оказываются способными проникнуть в замысел Бога? Разве они, как мы знаем из «Государства», не затеряны на маленьком шаре во вселенной, на котором занимают только точку? Это верно. Но дело в том, что «человеческий род… был наделен божественным даром — душой… Поэтому мы по справедливости можем говорить о своем родстве с небожителями или о своем божественном происхождении». Таким образом, этот дар — душа — делает людей и богов существами одной природы, поэтому-то люди, эти слабые и бренные создания, могут проникнуть в замыслы самого Юпитера, поэтому они смотрят на небо с нежностью как на «прежнюю свою обитель». Более того. «Весь мир, — говорит Цицерон, — следует рассматривать как гражданскую общину богов и людей» (I, 21–23). Поэтому, когда человек проникнется мыслью о Боге, когда он увидит красоту мира — небо, землю и море, — когда осознает, что Божество правит всем этим великолепием, он поймет, что он «не гражданин какого-то одного огороженного стенами местечка, а всего мира, как бы единого града» (I, 61).
В соответствии с этим прекрасным учением Цицерон провозглашает, что все народы равны по природе. Ведь все человечество наделено разумом. Конечно, люди отличаются друг от друга образованием, которое этот разум совершенствует. Но способности к учению одинаковы у всех народов. «В каждом народе найдется человек, который под руководством природы сможет достичь доблести». У людей в разных странах одинаковы страсти, радости и страхи. Одинаковы слабости и недостатки. «И те, кто поклоняется собаке или кошке, не более суеверны, чем другие» (I, 30–32). «Какой народ не ценит приветливости, благожелательности, сердечной доброты и способности помнить о сделанном тебе добре? Какой народ не презирает, не ненавидит надменных, злых, жестоких, неблагодарных людей?» (I, 32). Поэтому «все люди связаны между собой снисходительностью и доброжелательностью друг к другу» (1, 35).
Цицерон высказывает и более удивительный взгляд. По его мнению, все люди по природе добры, прекрасны и склонны любить друг друга (I, 43). Поэтому жить по закону природы — значит любить добро. «Жить в согласии с природой — высшее благо; это значит наслаждаться скромной и добродетельной жизнью… Природа хочет, чтобы мы жили как бы по закону доблести» (I, 56). Такая жизнь и есть самая счастливая и блаженная. «Ведь если дух познает доблесть и исполнится ею, если он откажется от своего рабства и потворства телу, подавит в себе страсть к наслаждению… отрешится от всякого страха перед смертью и страданием, будет жить со своими ближними в союзе, полном любви, будет смотреть на своих ближних как на соединенных природой» и «исповедовать чистую религию», то можно ли представить себе жизнь блаженнее (I, 60).
Цицерон выступает против дорогих обрядов. Ведь люди равны, а если обряды дорогие, богач всегда будет иметь преимущества перед бедняком. «Мы ведь хотим, чтобы бедность имела равные права с богатством даже среди людей. Неужели мы закроем ей вход к богам, сделав священнодействия дорогими?» (II, 25).
Он объясняет, как люди, по его мнению, должны обращаться к богам. Существовало древнее религиозное предписание — к богам обращайся чистым. Многие думали, что имелись в виду ритуальные омовения. Но Цицерон против этого решительно возражает. Тут речь идет о чистоте помыслов, говорит он. Ведь дух, а не тело главенствует. Отмыть тело может вода, но «духовное падение не может исчезнуть с течением времени и не может быть смыто никакими реками» (II, 24). Слова, так живо напоминающие современному читателю речи леди Макбет: «Неужели больше никогда я не отмою этих рук дочиста?.. Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха у этой маленькой ручки!»