Сражение под Эриванью заметно отличалось от предыдущих схваток с персами. Присутствие самого Баба-хана придало войскам невиданную раннее стойкость, ставшую для русских неприятным сюрпризом. Дважды складывалась критическая ситуация, когда бой шел буквально в нескольких шагах от склада припасов, накануне доставленных из Грузии. Если бы персам удалось поджечь зарядные ящики и фуры с порохом, осаду пришлось бы снять уже на следующий день. И все же русским удалось разгромить противника. Потери составили убитыми и ранеными 13 офицеров и 166 солдат; вражеских же тел на поле боя с рассветом подобрали более тысячи. За эту победу Цицианов получил орден Святого Владимира 1-й степени, хотя сам он мечтал о Георгии 2-й степени, том самом ордене, который получил Гудович в 1791 году за взятие Анапы.
Разгром персов позволил сделать осаду Эриванской крепости более «строгой». Гарнизон сначала вел себя сдержанно, беспокоя осаждавших только дальними и потому безвредными выстрелами, а также отдельными попытками выбраться за цепь русских постов или, наоборот, пробраться в крепость, пользуясь пышной зеленью садов и кромешной темнотой южных ночей. Шансы пройти незамеченными были невелики, поскольку кроме армейских постов окрестности Эривани патрулировали конные пикеты из отрада союзного России Джафар-Кули-хана. В полевом сражении от этих всадников было мало проку, но для караульной службы, а также для всякого рода «партизанщины» они были просто незаменимы. Некоторым из лазутчиков подобные попытки стоили жизни, поскольку солдаты не особенно старались брать пленных, опасаясь удара кинжала, которым персы умело владели. Время от времени тревогу устраивали армяне-перебежчики, доставлявшие сведения о положении в Эривани. Порой неподалеку от лагеря появлялись неприятельские отряды, однако активных действий они не предпринимали, ограничиваясь наблюдением за происходящим. Магомет-хан либо надеялся закончить дело миром, либо тянул время. По-прежнему с завидной регулярностью он отправлял посланников к Цицианову; их переписка продолжалась до сентября 1804 года. Однако хан всячески уклонялся от принятия присяги, ссылаясь теперь на то, что его семья находилась в заложниках у персов. Русский главнокомандующий предложил эриванскому владыке захватить отряд шахских войск, с тем чтобы обменять знатных пленников на его родню.
Чтобы сэкономить скудные запасы провианта, 20 июля команда фуражиров (27 повозок) отправилась в окрестности Эчмиадзинского монастыря — накосить созревшую пшеницу. Тем временем солдаты резали кустарник и плели туры — огромные корзины, которые затем наполнялись землей и служили защитой для артиллеристов на осадных батареях (или, как их тогда называли, бреш-батареях). В ночь на 23 июля туры установили на правом фланге. Бесшумно это сделать, разумеется, не удалось; персы открыли шквальный ружейный огонь, но спасительная темнота уберегла русских солдат от больших потерь: только один сапер был ранен.
Цицианов понимал, что Баба-хан не будет сидеть сложа руки и ждать, когда противник возьмет Эривань. И действительно, в тот же день пришло известие, что основные силы противника, располагавшиеся до того времени на значительном удалении, в районе селения Шарури, передвинулись ближе, к реке Гарничай. На рассвете появились отряды персов. В лагере были приняты меры на случай внезапного нападения, которое, по слухам, готовилось ночью. Поскольку неприятельских лазутчиков постоянно ловили, Баба-хан пошел на хитрость: 24 июля в лагерь приехал туркмен, якобы с «поклоном» от своих старшин. Его, однако, заподозрили в «шпионстве» и посадили под арест. Тем временем противник постепенно накапливал силы вблизи крепости. На берегу речушки Карабулах три сотни персидских всадников, проехав неспешно вдоль позиций, стремительно атаковали казачьи пикеты. Станичники не сплоховали и встретили нападавших дружными залпами. Те отхлынули, но при этом сумели угнать 35 лошадей, которых спешенные казаки укрыли от полуденного зноя в овраге.