Коротко, без замаха, бью ее в основание шеи.
Подхватываю тело и аккуратно опускаю на мостовую. На панели интерфейса мигает желтая надпись «Асуна — оглушение».
Поворачиваюсь к зависшей от такой картины паре.
Делаю шаг вперед.
— Кирито?
Я поднял голову от меча, который протирал куском ткани. Клинок давно был чистым как снег, но я продолжал тереть. Руки меня не беспокоили — на них не попало. Меч был испорчен навсегда. Сменю при первой возможности. Надеюсь, это поможет.
Асуна села на кровати. В глазах — погань, которой я не видел со дня нашего знакомства.
— Кирито, что теперь?
— Ничего — отозвался я. — Забудь, ничего не было.
Она не поняла.
— Кирито, убийц сажают в…
— Асуна. — Молния замолкла. — Ничего не было.
Асуна тупо посмотрела на меня, на клинок у меня на коленях, снова на меня, и до нее дошло.
Не знаю, чего я ожидал. Ужаса, ругани, может даже попытки пойти и добровольно сдаться. Она разревелась. Первый раз на моей памяти.
Я вздохнул и отложил меч. Сел на кровать и с силой опустил ее голову на подушку. Потрепал по волосам.
— Спи давай.
— Кирито, как…
— Заткнись. Спи.
Удивительно, но она послушалась.
Примечания:
8. 354–365 / 11.
Глава 9
Пересекая границы
Я, склонив голову набок, внимательно осмотрел то, что мне протягивал лавочник и скривил уголок рта.
— Блин, а подобрее ничего нет?
Тот развернул картину к себе и недоуменно на нее посмотрел, словно видел впервые. Пейзаж действительно был так себе. Какая-то мрачная пустошь, напоминающая четвертый уровень и свинцовое небо сверху.
— Ну да — признал он. Немного подумал — есть еще второй.
Я припомнил гористую степь.
— Не пойдет. А реал?
Идея купить картину пришла ко мне как-то спонтанно. Просто брякнул, что неплохо бы повесить что-нибудь такое над камином. Тут-то Эгиль меня неожиданно и просветил — оказалось, что уже с год в Айнкраде рисуют.
Один парень — выпускник художественного в реале, додумался использовать заготовки для одежды и одежную же краску. Получалось довольно своеобразно, больше напоминая принты на футболки, чем живопись, но если вставить в рамку — то очень даже ничего, картина как картина.
— Парк один, — неуверенно сообщил парень. — Мы там учебки делали. Еще портреты есть — зачем-то добавил он.
— Это чьи? — подозрительно поинтересовался я, и, действительно, не ошибся.
Художник подошел к шторе, перекрывающей помещение, и отодвинул ее.
Хакер — стоит с презрительной рожей, поставив ногу на гору дохлых кобольдов. Узнаваемый по секире Эгиль, разрубающий василиска. И я. Дохрена меня. Морда вдохновенная, волосы развеваются. Тоже на горе трупов. Крадусь по темному коридору. Стою с Асуной спиной к спине. Асуны еще более дохрена.
Я прикрыл лицо рукой.
— Убери этот ужас. Давай сюда свой парк.
— Лучше всего берут — пожал плечами парень и, покопавшись, извлек на свет парк. — Вот.
Я критически осмотрел изображение. Лето. Какая-то лесная зона, тихое озеро с беседкой посередине. Утро. А круто, мне нравится.
— Пойдет.
Я потянулся к кошелю.
— Еще Токио есть — неожиданно проинформировали меня.
Я завис. И ты молчал?
— Покажи.
Разгар дня. Узкая улица, битком набитая народом. Два мальчишки на мопеде, рабочие в касках несут плакат. Реклама со всех сторон — стен не видно. В небе торчат три высотки. Я сглотнул. Картина мазаная, задник убит, лица мутные, схематичные — не придумал он такую толпу людей. Но это был реал, самый его эпицентр. Парень — кретин, вот что надо было выставлять, а не портреты эти идиотские.
— Заверни — тихо попросил я. И плевать, что в Токио я не был.
Год назад, после того, как мы взяли девятый, состоялся разбор полетов. В живых с начала игры оставалось семь тысяч триста с чем-то человек. Так жить было нельзя. Говорили долго, но в итоге сошлись на очевидном — новым приоритетом постановили жизнь.
Понадобиться на уровень сорок дней — значит, будем сидеть сорок. Понадобиться сто — будем сидеть сто. Но трупов быть не должно. Оставался открытым вопрос с больницами в реале, но повлиять мы на наружный мир всё равно никак не могли, а значит, нечего было и переживать.
Прохождение снова замедлилось, но уже осознанно. На девятый потратили пятьдесят. На десятый — пятьдесят два. Дальше — примерно в том же духе, разве что шестнадцатый дался полегче — всего двадцать один. Ну да и плевать. Зато, за все это время погибло двадцать четыре человека. За первый год — почти четыре сотни, за второй — двадцать четыре. Мы молодцы.