— Я пыталась, но ты не…
— Значит, ты просто шлепнула меня на стол и продырявила мне голову? — завопила я, мое сердце бешено колотилось. Это было похоже на худшее предательство. Меня оскорбили, и я понятия не имела, что это происходило. — Как долго меня не было?
— Три дня, — ответила Воробей, будто я каким-то образом должна была знать, что меня не было почти полнедели.
Но я не знала. Я понятия не имела.
А теперь я была в бешенстве.
Все, что я хотела сделать, это кричать о том, как неправильно было затащить меня на операцию, не убедившись, что я проснулась. Но очевидно, что Воробей ничего не понимала, и кричать на нее о том, что сделал Фрэнк, не было толку. Поэтому я направила свой гнев на то, что, как я надеялась, было более продуктивным.
— Что значит: Фрэнк пытался починить мой чип? — прорычала я.
Воробей пожала плечами.
— Не знаю.
— Воробей…
— Отлично. Я скажу тебе то, что знаю, но ты должна пообещать, что больше не будешь повышать на меня голос.
— Нет, я больше не обещаю, — огрызнулась я. — Просто скажи мне.
Воробей неуверенно прикусила губу. Кулак в середине моей груди разжался так, и ее ладонь давила на мое сердце.
— Он пытался, Шарли. Правда. Фрэнк держал тебя под водой почти шесть часов, пытаясь заставить твой чип работать. Он сказал, что сделал все, что мог — и я не знаю, что это значит, не спрашивай, — но он не смог полностью починить его.
— Значит, у меня все еще могут быть опухоли?
— Возможно, — призналась Воробей. — Фрэнк сказал что-то о возможности починить коммуникационный приемник чипа…
— Что? Так я теперь лучше слышу? Отлично, — усмехнулась я.
— Рецептор связи фактически отвечает за отправку и передачу волн.
— Волн?
— Радиоволны, микроволны — волны — это то, как боты общаются друг с другом, — сказала Воробей, закатывая глаза. — Ты не передавала никаких волн, поэтому другие боты думали, что ты сломана.
— Вот почему экзо продолжали говорить, что я аномалия? Теперь я могу ходить без необходимости возвращаться в Учреждение, верно? — сказала я, когда Воробей кивнула.
Ее рука тяжело опустилась мне на грудь, прежде чем она ответила:
— Такая идея… но мы не узнаем наверняка, сработала ли она, пока не проведем несколько тестов.
— Сколько времени это займет?
— Тебе понадобится еще неделя, чтобы вылечиться, а затем Фрэнк начнет вводить низкоуровневые излучатели волн. Мне это помогло, — настаивала она, когда я попыталась вывернуться из-под ее руки. — И тебе тоже поможет. Просто нужно набраться терпения.
— У меня нет времени терпеть! Что-то происходит с Анной и рейнджерами — я не знаю, что это такое, но им нужна помощь.
— Это был всего лишь сон, Шарли.
— Нет, это было реально! Я… я видела это!
Воробей поджала губы.
— Ты через многое прошла за последние несколько дней. Эта анестезия — не шутки. Я бы поняла, если бы ты немного запуталась в том, что реально, а что нет.
— Я знаю, что я видела, — твердо сказала я. Я протянула руку и опустила ладонь на руку Воробья — жест, от которого ее брови удивленно приподнялись. — Пожалуйста. Я знаю, что это было реально. Я знаю, что Анна в беде. Ты должна помочь мне выбраться отсюда.
Воробей какое-то время наблюдала за мной, ее лицо было как камень. Наконец, она вздохнула.
— Если я докажу тебе, что с Анной все в порядке, ты успокоишься?
— Ага, — сказала я только потому, что была почти уверена, что Воробей никак не сможет что-либо доказать.
— Хорошо, — она соскользнула с кровати и протянула руки. — Ты будешь молчать и лежать спокойно. А когда все это закончится, ты вернешься сюда без суеты.
— Да, конечно, обещаю.
— Мне не нужно, чтобы ты давала мне обещания, — сказала Воробей с резким блеском в глазах. — Ты просто сделаешь это.
Воробей легко подняла меня с кровати. Вряд ли я когда-нибудь привыкну к тому, что она могла нести меня с небольшим усилием. Я, наверное, ощущала себя котенком в ее руках: костлявая и хрупкая. Если она чихнет слишком сильно, она сможет случайно раздавить меня.
В нашей комнате было темно и тихо. Единственным светом было бледное солнечное сияние прикроватной лампы Воробья. Она замерла у двери и села на корточки, чтобы я могла дотянуться до ручки.
— Уже за полночь, — сказала она, когда я помедлила. — Мой отпечаток не может открывать двери в нерабочее время.
А мой почему-то мог.
Панель загорелась зеленым цветом, и дверь с радостным писком распахнулась. Когда Воробей прошла в проем, и я услышала, как за нами закрылась дверь, до меня что-то дошло: