В ту пятницу Лео покинул здание фонда раньше обычного. Завидев его фигуру в темно-синем кашемировом пальто с белым шарфом, быстро удаляющуюся по улице, Дэн поспешил следом. Наверное, он проявил неосторожность и подошел к Лео слишком близко, потому что возле кинотеатра «Парк» тот обернулся, словно почувствовал, что его преследуют. Но Дэна он не увидел. На улице было довольно людно, и Дэн – все в тех же солнечных очках и надвинутой на глаза шапке – успел отвести глаза в сторону площади Стуреплан.
Лео зашагал дальше. Он пересек Карлавеген. Возле малайзийского посольства на Флорагатан Дэн остановился, позволив Лео скрыться в подъезде своего дома. Дверь с грохотом захлопнулась, и Дэн остался на улице. Теперь ему не оставалось ничего другого, как ждать. Вероятно, долго – он знал это по своему прошлому опыту. Спустя несколько минут в квартире наверху зажегся свет. Для Дэна он был как сияние некоего высшего, недоступного ему мира. Потом послышались звуки рояля. Дэн узнал гармонии, и на его глазах выступили слезы. К тому времени он успел порядком замерзнуть, к тому же подул сильный ветер. Где-то вдалеке завыли сирены. Дэн снял очки и приблизился к дому. Сзади послышались шаги. Оглянувшись, он увидел немолодую женщину в черной шляпе и ярко-зеленом пальто с мопсом на поводке.
– Не хочешь идти домой, Лео? – приветливо спросила она.
В первую секунду Дэн испугался, но быстро взял себя в руки и улыбнулся даме, как будто нашел ее реплику остроумной или как нельзя лучше соответствующей ситуации.
– Иногда сам не знаешь, чего хочешь.
– Это правда, – улыбнулась дама. – Но сейчас слишком холодно для философских прогулок. Давай все-таки войдем.
Незнакомка набрала код на домофоне, и спустя минуту оба они стояли возле лифта.
– Что это ты так странно вырядился? – с озорной улыбкой спросила она.
– Вот, отыскал в гардеробе кое-какое старье, – отвечал Дэн, пряча под смущением страх.
– Старье? – смеясь, переспросила она. – Я называю так свои лучшие наряды, когда напрашиваюсь на комплимент.
Дэн попробовал рассмеяться в ответ, но вышло неубедительно. Поэтому дама тоже закусила губу и посерьезнела. Теперь он почти не сомневался, что она разоблачила его обман. Дэн выдавал себя не только этими нелепыми тряпками – каждым своим неуклюжим движением, жестом.
– Прости, Лео, – смутилась дама. – Я знаю, как тебе сейчас тяжело. Как Вивека?
По тону ее голоса Дэн понял, что ответ «хорошо» был бы неправильным.
– Так себе. – Он беспомощно развел руками и опустил голову.
– Все мы надеемся, что ей не придется долго страдать.
– Мы тоже.
Дэн уже понял, что не может ехать с ней в одном лифте.
– Пойду-ка я пешком, – сказал он. – Нужно хоть немного размяться.
– Ради бога, Лео, – снова оживилась дама. – Ты у нас быстрый, как газель. Обними за меня Вивеку. Передай, что я постоянно думаю о ней.
– Непременно передам, – отозвался Дэн, устремляясь вверх по ступенькам со своей гитарой.
По мере приближения к квартире Лео он замедлял шаг. Если его брат слышит хотя бы вполовину так же хорошо, как он, ему надо вести себя тише мыши. Квартира Лео была одной-единственной на лестничной площадке последнего этажа, и это было хорошо. Дэн осторожно преодолел последние ступеньки и уселся на полу в коридоре, прислонившись спиной к стене. Что ему было делать дальше? В горле пересохло, сердце билось как сумасшедшее.
Чистота, запах свежей краски – все говорило о том, что дом заселен не так давно. Потолок был выкрашен под цвет голубого неба с белыми облаками. Кто рисует небо на потолках лестничной клетки?
За дверью послышались шаги, потом как будто звук телевизора. Кто-то выдвинул стул, открыл крышку рояля и тронул клавишу. Это была басовая «ля», основа. Лео как будто сомневался, стоит ли ему играть. Но вскоре полились звуки. Похоже, он импровизировал. Это был тревожный и меланхоличный пассаж, причем Лео, как и на концерте, который Дэн слышал в Интернете, делал акцент на шестом тоне минорной шкалы. Что это – ритуал или мания? Звучало, во всяком случае, вполне профессионально и даже изысканно. Настроение этой музыки быстро передалось Дэну. Он так расчувствовался, что даже пустил слезу.
Вскоре Дэн понял, почему его так растрогала эта музыка: она была его. Он узнавал свои гармонии. При этом Лео Маннхеймер, пожалуй, лучше его самого умел облечь их общую печаль в звуки. Общую печаль? Как ни странно было думать такое о нищем музыканте из Бостона и богатом счастливчике, тем не менее это было так. Только что Лео казался ему выходцем из чужого, более благополучного мира. Теперь Дэн узнавал в нем себя.