- Я очень сомневаюсь, что романтика горных пейзажей как-то мне поможет, - сказал он спустя некоторое время. - Да и вообще, мне помощь не нужна. Я такой, какой есть, и этим доволен.
- Неужели?
- Представь себе, - ответил он. - Все это величие горных пейзажей для впечатлительных наивных глупцов, которые верят, что красота природы способна изменить их самих. Человек никогда не меняется, все это сказки.
- По-твоему, я впечатлительная наивная дура? - спросила она резко. - Так ты обо мне думаешь?
- Ну не прямо уж такая дура, но наивная - да.
- Очень хорошо.
Сабуров ухмыльнулся.
- А чего ты от меня ожидала? - спросил он. - Что я буду вести разговоры о погоде? О горах? О любви? Шутить про работу? Глупо смеяться? Если ты этого хочешь - тут целое заведение, полное такими болванами, которые охотно бы с тобой хохотали и рассказывали о том, как они ловко подшутили над коллегой по работе. Я не такой.
- Ну разумеется, ты не такой, - тихо и спокойно сказала она. Огонек сигареты в ее пальцах почти достиг мундштука. - Ты думаешь, что уникален, но это не так. Твое поведение и твои слова вызывают скорее жалость, чем восхищение. Ведь каким же несчастным нужно быть человеком, чтобы намеренно отказываться от таких прелестей жизни, как красивая природа или простое, но уютное заведение, предпочитая им пейзаж пустого потолка своей комнаты или дорогой, но пустой ресторан. Ты жалок, Леша.
- Только, пожалуйста, давай без истерик. Оставь скандалы для тех, кому на них не наплевать.
- Не переживай, - язвительно улыбнулась Лена. Выдержав паузу, она спокойно продолжила: - Впадать в истерику ради кого - тебя? Ради простого труса, боящегося признать, что он намного лучше, чем показывает? Ради труса, который предпочитает отталкивать людей своей “правдой”, нежели решиться на непростой шаг доверительного общения? О-о, будь спокоен, я не растрачиваю свои истерики на таких жалких людей.
- Видимо, именно поэтому такая богатая и красивая девушка просидела почти час с таким жалким человеком как я. Может, познакомишь меня со своей ватагой достойных и не жалких мужчин? Может, я чему-нибудь бы у них научился? Но вот курьез. - Сабуров демонстративно оглянулся по сторонам. - Что-то я не вижу рядом с тобой никого похожего.
Лена насупила брови и очень холодно, будто сама бездна, посмотрела на Алексея.
- Я очень надеюсь на то, что ты действительно великолепный врач и что с моей мамой все будет хорошо. Тогда в тебе будет хоть что-то хорошее.
- Для того, чтобы узнать, как твоя мама, нужно хотя бы найти в себе смелость подняться к ней в палату. И ты обвиняешь меня в трусости?
Повисло тягучее молчание, облепившее Сабурова своими липкими невидимыми лапами. Его сердце странно быстро стучало, что было непривычно. Он говорил ей все, что думал, как делал всегда при общении с любым человеком. Но в этот раз ему давалось это с трудом, как будто перед каждой репликой ему нужно было преодолеть какое-то высокое и трудное препятствие.
“Что со мной происходит?” - пронеслось в голове у Сабурова.
А Лена все это время молча смотрела ему в глаза. Алексею стоило немалых усилий принимать этот взгляд и отвечать на него, хотя он предпочел бы опустить глаза в пол. Молчание длилось целую вечность, даже крики и смех здешних гуляк стали будто бы тише. Прошли десятилетия и века, прежде чем ее губы дрогнули и изогнулись в печальной улыбке.
Тогда она едва слышным шепотом произнесла:
- Что же с тобой произошло, что для тебя намного проще считать себя плохим человеком?
Сабуров ничего не ответил. Лена вытряхнула из мундштука потухшую сигарету, сбросив ее в стеклянную пепельницу, и спрятала мундштук в портсигар. Затем она достала бумажник и положила на поцарапанную стойку несколько банкнот.
- Тут за нас двоих, - сказала она. - Я угощаю.
И ушла. Мелькнула среди столиков и ушла, почти беззвучно скрипнув дверью.
ГЛАВА 4
ГЛАВА 4
Алексей Сабуров еще долго смотрел на закрытую дверь бара, в проеме которой мелькнули длинные русые волосы Лены. Он чувствовал еще витающий в воздухе запах ее табака, вишни и лимона, и пытался понять что он чувствует.