В его мысли ворвалась трель телефона, цыкнув он поставил кружку и нехотя двинулся к телефонному аппарату. В трубке зазвенел голос Зары, она плакала:
- Магамед разбился, - Мурад был ошарашен, в трубке слышался женский плач и какие то голоса на фоне он не мог разобрать.
- Как, - наконец выдавил он.
- Не знаю, - плакала Зара, - говорят не справился с управлением. – Он переваривал информацию и никак не мог усвоить. Мага опытный водитель, не пьет опять же.
- Где?
- За городом, говорят там несколько автомобилей и грузовик, - продолжала плакать она.
- Помощь нужна?
- Нет. Не знаю, что нужно, тело нам только послезавтра самое раннее отдадут.
- Ладно, спасибо что сообщила, если что звони, любая помощь Зара. Ты меня понимаешь?
- Да Мурик, я все поняла, - и он положил трубку на рычаг.
А ведь день только начинался, подумал Мурад и пошел одеваться. Теперь еще Мага, неприятности не кончаются, что ж такое как будто сглазил кто. И мысль застряла в голове, и правда, а вдруг сглазил, подумал он. А если Катька что то сделала, ведь ходят же по этим бабкам ворожеям там всяким. Ну дела, а в эту теорию укладываются все неприятности, но гибель друга, но ведь делают и на смерть заговоры, мало ли что там у этих баб в голове. Эта мысль больно ужалила в сердце, она на столько меня ненавидит. Ненавидит. Слово крутилось в голове, он накинул ветровку и захватил ключи, через минуту его машина выехала со двора.
Глава пятая. Катя.
Суматоха царила с утра. Маринка выходит замуж. Надо было сделать еще столько дел а времени категорически не хватало. Подарки и наряды закуплены на кануне но вот цветы прически и макияж, это в последний момент. Вот и сновали по дому всей семьей, торопя и пододвигая, друг друга от зеркала. Зять с папкой молча курили во дворе, не встревая и не мешая, боялись попасть под горячую руку. Этот день стал первым после той ночи, когда я решилась выйти из дома. Казалось, что черная полоса в моей жизни никогда уже не закончится. Было муторно плохо и это тянулось муторно долго. Месяц в больнице был кошмаром. Мне хотелось забиться в какую либо щель что бы никого не слышать и не видеть. А меня напротив окружало столько людей просто ужас и все непременно хотели помочь, только чем, не очень понятно. Врачи каждый день осматривали и назначали лекарства, психолог каждый день не ленилась заходить ко мне, пытаясь вытащить меня из этой комы разговорами и увещеваниями. Вместе они заставляли выходить каждый день на прогулку и обязательно кушать. Родители и сестра по переменке приносили вкусности и бульоны, которые благополучно в своем большинстве расходились по отделению. Палата у меня была одиночная, но в одиночестве я оставалась только ночью. На ночь обязательно пила снотворное иначе спокойного отдыха не получалась. А еще милиция, этих вызвали в первый же день, но поскольку я была не в состоянии нормально общаться, истерически реагируя на любой раздражитель, навестили вновь спустя дней 10. В палату вошел молодой капитан, следователь то есть. Я лежала спиной к двери, разговаривать не хотелось, от слова никогда. Он придвинул стул, молча расстегнул замок папки и разложил бумаги на столе, щелкнул ручкой:
- Добрый день Катерина Витальевна, могу я к вам так обращаться, - вопросил он ровным, уверенным тоном, фраза заучена и отскакивала от зубов. Я молчала, не шевелилась. Посторонний человек пришел требовать подробности моего унижения и понимая это, делает вид будто это само собой разумеется. А я должна преспокойненько вывалить все свое грязное белье. Даже рот не открывался. Молчу.
- Катерина Витальевна, я понимаю, в каком вы состоянии, но так или иначе поговорить нам придется. Мы с вами взрослые люди, вы же понимаете, что меня служба обязывает находиться сейчас здесь, и выбора у нас с вами нет. Поэтому может вы все-таки сделаете одолжение, или если вам сейчас совсем неудобно, я зайду в другой день.
Я по-прежнему не шевелилась. Удобно, неудобно ему. Служба обязывает, понимает он меня. Достали все.