лубокого синего цвета. Хотя в свое время в нашем городе стояли немцы и шли не малые бои, до сих пор удивляюсь, как им удалось все это сохранить. Из холла шли несколько дверей, таких же огромных как входные, одна из них и вела в зал, где происходило бракосочетание. А напротив дворца располагалась широкая аллея со стендами памяти, за которыми разбили большой парк в честь победы 45-го. Через аллею к каждому стенду вели тротуарные дорожки, а между ними высадили голубые ели, очень пушистые, необычайной красоты деревья. За одной из них стоял Мурад, он наблюдал за движением процессии, а точнее только за одним человеком. Он ждал ее. Ему до боли хотелось вдохнуть ее аромат, он был ошеломлен, когда случайно выяснил, что она будет присутствовать на свадьбе. Дауд в разговоре с Мариной выясняли, будет ли присутствовать ее сестра, ему было собственно все равно на подслушанную беседу, но только до момента, когда прозвучало ее имя. В эту секунду у Мурада обострились все чувства, он напрягся, безумно хотелось, что бы это была именно она. Та самая, что изнуряет его память уже столько месяцев, он изнемогал от ожидания, стоя за этой елкой. А часом ранее, аккуратно расспрашивая Дауда, он выяснил, что двоюродная сестра Марины, Катерина Павлова, уже много времени болеет. И они давно с ней не виделись. Обещалась вроде быть на их с Мариной бракосочетании. Ну, то, что это ее имя он уже тогда знал точно, но вот то что она близкая родственница близких друзей семьи, настораживало. В общем, все складывалось как то не хорошо, не очень удобно для него. Если отец узнает о его этих, гулянках, он точно законопатит его в родной аул к дяде на перевоспитание. А ему пиздец как не хотелось этого. С другой стороны, ему настолько сильно хотелось увидеть ее, что он готов был на любое наказание, если придётся. Противоречивые чувства разрывали его, мозг, который и так кипел, от предвкушения встречи, последних секунд, готов был лопнуть. Мурад никак не мог разобраться в себе, это тоже немало давило. Он запустил работу на столько, что отец начал выставлять ему условия, которые, по его мнению, должны образумить сына. Но ничего не помогало. А сейчас стоя за елью и наблюдая за ручейком толпы, он впервые за это время почувствовал себя живым. Каждая клеточка его организма дышала и радовалась, он не понимал чему. Шквал эмоций просто обездвиживал его одновременно не давая устоять на месте. Ему приходилось прилагать титанические усилия, что бы сдержаться и не рвануть сейчас в толпу. Схватить ее и увезти далеко, далеко, где бы они остались совершенно одни. Что бы никто не мешал, что бы никто не отобрал ее у него, спрятаться ото всех. Но он стоял, провожая ее тяжелым пристальным взглядом. Его руки были сжаты в кулаки, от напряжения рубашка натянулась на спине до треска. Сейчас он мог думать только об одном, как украсть ее. Как оказаться рядом, так близко что бы снова слышать ее трепещущее сердце. Что бы вновь ощутить ее дрожь в его руках. Ему казалось, прошла вечность, пока толпа зашла в здание дворца культуры, Катя лишь раз повернулась к нему лицом. Лишь мгновение, но он снова видел эти глаза. Она хохотала, она была весела. Он впервые видел такую Катю. Ее рыжие локоны уложены в прическу и лишь несколько прядей обрамляли лицо, но она была прекрасна, как дева Мария. Его дыханье сбилось, в тот миг, он буквально подавился глотком воздуха. Кровь прилила к щекам. Какой-то хлыщ придерживал ее за талию. Кто он такой? Мурад напряг зрение пытаясь разглядеть, уловить знакомые черты, но тщетно. Она с кем то. Это открытие повергло его в пропасть уныния, в холодную липкую пропасть пустоты. Ему не чем было дышать, как будто резко кончился кислород. Он сцеплял челюсти все сильнее и сильнее, пока не услышал скрежет собственных зубов. Кулаки сжались до боли. А он все смотрел, как закрывается дверь за последним из гостей входящим во дворец культуры. Он не мог себе представить ее с другим. Перед глазами замелькали картинки как тот другой ее целует, трахает и она выгибается в экстазе перед ним. От этих мыслей он пришел в бешенство, рывком ухватившись за ветку ели он дернул ее. Та жалобно хрустнула. Боже Мурад успокойся, успокаивал он сам себя. Этого быть не может, она не сделает этого. Она моя, не сможет. Убеждал он себя. Но мозг предательски продолжал этот порно диафильм в цветных картинках. И он ничего не мог с ним поделать, навязчивые сцены которые он мысленно себе рисовал, все не останавливались. В горле резко пересохло, он обернулся в поисках ларька, тот обнаружился в конце аллеи у парковки. Мурад пружинистым от напряжения шагом рванул к торговой точке. Внутри бушевала ярость. Он схватил из холодильника двушку воды, не глядя кинул на прилавок пару сотен и вышел из вагончика. Тут же откупорил бутылку и жадно припал к холодной живительной жидкости. Опустошив бутылку на одну треть, остальную воду он вылил себе на голову, чтобы хоть чуть-чуть снизить градус напряжения. Стало немного легче. Но злость не проходила. А ты дурак думал, как к ней подойти, а ей похуй, у нее уже и ебарь новый. Про себя психовал, он. Быстро оправилась девочка, а корчила из себя недотрогу. Продолжал злиться Мурад. Бутылка, смятая одной рукой, была с силой отправлена, куда-то в клумбу. Мурад пересек парковку и сел за руль своей машины. Нужно успокоиться говорил он сам себе. Я разберусь, я обязательно разберусь, только спокойно Мурад. Он сжал ладонями руль так, что костяшки побелели. Сделал пару глубоких вдохов и повернул ключ зажигания. Знакомый звук мотора, подействовал успокаивающе. Мурик твердо нажал на педаль газа, направляясь в банкетный зал.