Микола мялся, переступая с ноги на ногу — видно, чувствовал себя не в своей тарелке.
— Но, господа, — сказал Верзилин, — чтобы бороться, надо взять разрешение у исправника.
— Это как понять? Струсили?
— Никакой и силы–то в них нет! Железы–то каждый гнуть сумеет, а ты вот поборись!
— Мы вот нарочно Миколу привели! Сразись!
— Он покажет твоему Сарафанникову!
Чувствуя, как в нём всё закипает, Никита шагнул вперёд, к Миколе, спросил с вызовом:
— Бороться? Аль рёбра свои не жалко?
— Вот эт–то заговорил! А? Знай наших! Микола, держись!
Купец с широкой чёрной бородой азартно хлопнул руками по коленям:
— Озолочу! Ничего не пожалею!
Верзилин схватил Никиту за плечо, но тот сбросил его руку, подступил к детине:
— Бороться? А ну — давай! Я тебе покажу, как мы трусим!
В это время молния вспыхнула совсем рядом, и небо треснуло над их головами. Купец с чёрной бородой, машинально перекрестившись, ткнул Миколу в бок, напомнил ему:
— Победишь — озолочу!
Ветер рванул пыль с дороги, закружил её волчком.
— Господа, — сказал Верзилин, — что же мы стоим здесь? Идёмте, по крайней мере, в залу.
Упала первая капля, ещё несколько, полил сильнейший дождь.
Толкаясь, все повалили в помещение. Там было полутемно, пахло пылью и мышами.
Молнии полосовали мокрое лиловое стекло, освещая ряды стульев и сцену с чёрным роялем.
— Нужно что–то подложить, — сказал Верзилин.
Опять все зашумели, засмеялись над тем, что приезжие атлеты боятся упасть лопатками на голые доски. Только сейчас Верзилин понял, что купцы изрядно подвыпили.
— Как будет бороться ваш представитель? — спросил он холодно.
— На поясах! На поясах!
Сразу появились откуда–то пояса.
Беспокоясь о Миколиной спине, Верзилин развернул ковёр, поправил ногой отогнувшийся угол.
Купцы притихли, толпились подле сцены, пьяно дыша.
Верзилин проверил на обоих противниках пояса, дал сигнал.
Никита поднял огромное тело над головой, крутанул два раза и швырнул на помост. Навалился, вжал Миколины лопатки.
Все охнули, но гром заглушил голоса.
Микола вцепился в Никиту, не отпускал. Тому пришлось ударить его по рукам. Поднявшись, тяжело дыша, Никита вытирал рукавом пот. В это время Микола вскочил и выхватив из–за голенища нож, бросился на Никиту.
Верзилин, стоявший рядом с ним на сцене, инстинктивно загородил своего ученика.
— Что ты? Опомнись!
И удар, предназначавшийся Никите, угодил Ефиму Николаевичу в живот.
Никита бросился к озверевшему парню, но прежде чем справиться с ним, получил несколько ран, последнюю — в висок. Обливаясь кровью, он, наконец, схватил его за запястье и начал выворачивать руку. От Никитиного грифа ещё никому не удавалось уйти, и Микола начал извиваться, кривиться от боли; выронив нож, стал на колени.
Купцы навалились на него сзади, проводом скрутили ему за спиной руки.
— Мы тя по–хорошему, а ты… варнак…
— Доктора скорее!
— Полицию давай!
— В тилифону звони, в тилифону!
— Жгут надобно!
Никита растолкал толпу, склонился над Верзилиным. Тот не дышал. Парень положил его голову в свои ладони, беспомощно заплакал. Потом к вкусу слёз примешался вкус крови, и он потерял сознание.
Пришёл в себя, когда санитары уже укладывали его на носилки. Он уселся на тугом брезенте и, отстранив усача в халате, потребовал:
— Сперва Ефима Николаевича.
Верзилин лежал на полу, закинув голову, на его мощной шее почему–то особенно выделялся острый кадык, которого прежде Никита не замечал.
— Его, — повторил парень слабым голосом.
Носилки подняли в воздух, и у Никиты снова всё поплыло перед глазами.
Второй раз он очнулся уже в больнице. Вокруг толпились какие–то люди. Он снова сел и спросил, что с Верзилиным.
Верзилин лежал в этой же комнате — Никита его сразу увидел — но никого не было подле него.
Никита заявил, что не даст себя осматривать до тех пор, пока не займутся Верзилиным. Потом у него опять кружилась голова, и он лежал, радуясь, что все ушли к его учителю. Голоса звучали приглушённо, трудно было разобрать, о чём идёт разговор.
Позже, когда его перебинтовывали, в палату ввалились купцы, и чернобородый, с сожалением глядя в Никитины глаза, сказал:
— Мы — хозяева своему слову: победил — получай.
И он положил ему на грудь большую хрустящую ассигнацию с изображением императрицы.
Никита молчал.
Купцы потоптались немножко. Один произнёс:
— Дух вышибли из парня. Не соображат, што «катеньку» заработал.