С внезапной решимостью Селия вытащила из кармана юбки авторучку и клочок бумаги и, положив листок на обшитый металлом борт лодки, начала писать: «Дорогой Атила…»
– Мне бы хотелось, чтобы уже наступило пять часов, – в двадцатый раз сказала Лус-Дивина. – Не понимаю, почему время тянется так медленно.
Она сидела на полу на перине, не сводя глаз с голых стен галереи, где сегодня вечером ей предстоит принимать гостей. Рядом с ней Ненука угольком чертила палочки на полу. Ненуке было только восемь лет, и в довершение всего она ночью пачкала постель, но, когда Лус-Дивина оставалась одна и ей нужно было рассказать кому-то о своих планах, Ненука была единственным человеком в мире, расположенным слушать ее.
– Мне бы хотелось, чтобы праздник уже начался и весь дом был полон друзей. Друзей, слышишь, а не таких плохо воспитанных мальчишек, как Тано, которые только всем мешают.
В последний раз, когда Монтсе принимала своих знакомых, Тано с двумя товарищами, хотя никто их не приглашал, ворвались в сад и стали пить пунш и пожирать сласти, пока не наелись до отвала. Потом они подрались с сестрой Монтсе в исцарапали лицо Панчо.
– Мама купила десять кило муки, чтобы напечь пирожных, и приготовит по меньшей мере сто чашек шоколада. Или двести, сколько захотят гости.
Когда мать шла за покупками, Лус-Дивина высказала ей свои опасения. «Придут все мои подруги, – сказала она. – Сколько бы ты ни приготовила, думаю, все равно будет мало».
– Вчера вечером, – продолжала она, – я пригласила больше двадцати человек, и еще многих мне нужно оповестить. Многих. Всех мальчиков и девочек от двенадцати до шестнадцати лет.
В последнюю минуту ей пришла в голову мысль установить низший возрастной предел, чтобы предотвратить какое-нибудь бедствие. Дети моложе ее, в том числе и Ненука, не представляли абсолютно никакого интереса. И наоборот, праздник с участием девочек вроде Викки облегчил бы ей доступ в общество старших.
– А где у тебя стулья? – спросила Ненука после недолгого молчания. – Куда ты посадишь гостей?
Лус-Дивина с опаской подумала о голых комнатах их квартиры.
– Мама даст ковер из своей комнаты, и мы сядем на полу.
– Ковер? – скептически произнесла Ненука.
– Да. Он не очень новый, но это не важно. Кроме того, – прибавила она с самодовольной улыбкой, – я думаю, он нам и не понадобится.
– Почему? – спросила Ненука. – Вы не будете садиться?
– Мне кажется, как только начнется праздник, у нас найдутся дела поважнее.
– Дела? Какие дела?
– Мой праздник будет не такой, как другие. Я пригласила только избранных. При входе мама будет давать приглашенным карточку. И все, у кого не окажется карточки, останутся на улице.
Несколько секунд Лус-Дивина созерцала обгоревшие остатки стульев, которые Ута перед отъездом бросил в огонь.
– Гостям сразу же станет ясно, что мой праздник особый, что все изменилось.
– Изменилось? Как это изменилось?
– Они поймут, что праздник этот устраивается в их честь, и подойдут поблагодарить меня. Мама подарила мне в день моего рождения альбом в кожаном переплете, и я дам всем расписаться в нем. И все распишутся, потому что поймут, что я уже взрослая, и допустят меня в общество старших.
– А я уверена, что Викки не придет, – сказала Ненука.
– Я так давно мечтала об этом, – продолжала Лус-Дивина, – и мне почти не верится, что это случится сегодня вечером. – Она снова подняла взгляд к часам. – Через три часа гости начнут собираться.
– А я уверена, что Викки не придет.
– В следующий раз я устрою бал. Папа поехал в Мадрид за деньгами и, когда вернется, купит мне платье. Монтсе даст мне радиолу и пластинки, и мы будем танцевать до двенадцати часов ночи.
– А я не верю, – сказала Ненука, покусывая уголек. – Не верю ни одному твоему слову.
– Знаешь, что я тебе скажу? – воскликнула Лус-Дивина с раздражением. – Ты еще глупее, чем я думала. – Она презрительно улыбнулась. – Подожди до вечера и увидишь сама. Хоть у тебя и не будет карточки, я позволю тебе поглядеть через забор.
– А я не верю.
– Ну, так потерпи три часа и убедишься. – Лус-Дивина подавила зевок и встала. – А теперь будь добра – убирайся! Уже половина четвертого, и у меня еще куча дел.
Вместо того чтобы послушаться, Ненука, слюнявя уголек, продолжала рисовать палочки. Ее голубые глазенки насмешливо поблескивали. Ненуке с ее длинными-предлинными светлыми косичками на вид казалось меньше лет, чем на самом деле. Она вечно ходила растрепанной и грязной. Губы у нее были черные, щеки перепачканы сажей.