– Атила…
На этот раз его друг обернулся. Пабло, задыхаясь, склонился над столом и показывал ему пачки денег, одну за другой. Атила побледнел от волнения. Под мышками у него двумя влажными кругами выступил пот, глаза – как у влюбленного – заблестели, точно два уголька.
– Черт! – произнес он не своим голосом. – Должно быть… По-моему…
Наконец он решился погладить деньги. Связка отмычек, которую он держал, неслышно соскользнула на пол.
– Где?… В каком месте?
Его лицо преобразилось от радости. Пабло почувствовал на своих плечах грубые тиски его рук, а на щеке – шершавое прикосновение губ.
– Они наши!.. Мы добыли их, Пабло!.. Они наши!..
Как восторженные мальчишки на ночном гулянье в канун дня Иоанна Крестителя, они пустились в сумасшедший пляс вокруг стола, возбужденно размахивая пачками денег и забыв о всякой осторожности.
– Наши!.. Наши!..
Опомнились они слишком поздно. Приказ, обращенный к ним, потонул в их истерических выкриках, и дон Хулио вынужден был повторить:
– Я сказал – руки вверх…
Его появление сразу же разрушило чары, но оба еще несколько секунд продолжали вертеться вокруг своей оси. В зеркале безжалостной пародией на исчезающую радость отразились их движения. Пабло глядел на револьвер дона Хулио, не смея поверить в его реальность.
– Бросьте эти шутки, иначе я буду стрелять.
Рука Атилы, потянувшаяся было к пресс-папье на столе, отдернулась.
– Сделайте два шага назад.
После мгновенного колебания оба одновременно повиновались.
– Никто не позволял вам поворачиваться.
Голос дона Хулио звучал сухо, в нем, казалось, не было ничего человеческого.
– Вы, Пабло, подойдите к письменному столу.
Пабло почувствовал, что его тело послушно движется, словно марионетка, которую потянули за невидимые нити.
– Соберите деньги и положите их в коробку.
Пабло исполнил это с некоторым трудом – у него дрожали руки.
– Теперь положите ее на прежнее место.
Пабло снова повиновался. По лбу его струился пот. У него было такое чувство, точно он играет в какой-то комедии.
– Вернитесь к своему товарищу.
Атила стоял посреди комнаты, подняв руки, но по его исказившемуся звериному взгляду Пабло понял, что происходит что-то необычное. Преодолев страх, он обернулся.
То, что затем случилось, развертывалось так стремительно, что он не успел вмешаться. Цыган Эредиа напал на дона Хулио сзади и выбил у него из рук оружие. И почти сразу же на дона Хулио набросился Атила и несколько раз ударил его ножом в грудь.
Дон Хулио оглянулся и рухнул, как кукла. Его руки, которые он поднял было к сердцу, медленно раскинулись по ковру, и кровь, выступившая пятнами на рубашке, пропитала пиджак и стала капать на пол.
Наступило молчание, все трое, тяжело дыша, глядели друг на друга, точно пьяные. Потом их взгляды снова устремились к телу.
– Мы его пришили, – хрипло сказал Атила. – Он мертв.
Атила стал коленом на ковер и приложил ухо к сердцу дона Хулио. Когда он поднялся, его щека была в крови. Эредиа глядел на труп как загипнотизированный, грудь цыгана тяжело вздымалась словно мехи.
– Старик подошел неожиданно и направился прямо в дом. Я не знал, что делать…
– Мог нас предупредить, – со злобой сказал Атила.
– Я свистел… Но вы не отвечали, тогда я вошел в дом.
Пятно на ковре расползалось. Бой часов в вестибюле напугал их. Последние умирающие головешки медленно догорали в камине.
– Я смываюсь, – сказал цыган, глядя на них почти с ненавистью.
– Подожди, не теряй головы.
Голос Атилы, по-видимому, вернул цыгану хладнокровие. Эредиа скрестил на груди руки и остался на месте. Атила обернул нож платком и сунул в карман. Его руки, как и руки Пабло, нигде не оставили отпечатков. Убедившись, что все в порядке, он открыл ящик стола, вытащил коробку с деньгами и показал ее цыгану.
– У нас есть деньги, понимаешь? Если не распускать нюни, ничего не случится. Ступай на улицу, чтобы тебя видели. Мы перелезем через ограду за домом, а перед тем, как уйти, высадим окно. Самое главное – запомни: в дверь мы не входили. Когда тебя опросят, говори, что он вернулся неожиданно и не сказал тебе ни слова. В воскресенье увидимся, и я отдам тебе твою долю. А теперь мы с Пабло идем в «Погребок».
Выйдя из дому, Ута допил коньяк. Мысли, время от времени проносившиеся в его мозгу, внушали ему страх. Он страстно желал ни о чем не думать. Все сказанное и сделанное за последние дни представлялось ему следствием предварительного соглашения. Это просто забавная цепь недоразумений, с которыми он может разом покончить одним мановением руки.