— Антрепренёр? — говорю, а сам понимаю, почти всё уже понимаю.
Настя меня щипнула за щёку и отпустила, чтоб щёлкнуло, но я почти даже и не заметил:
— Что ты ему сказал? Что вокруг у тебя блядский цирк? Что ты служишь клоуном у пидоров? Что выделываешься, как на арене — сегодня и ежедневно? Что-то в этом роде?
— Нет, — говорю. — Сказал, мол, лучше цирк, чем это всё…
Она покивала:
— Ну вот и молодец. Не худший случай.
Она хотела ещё что-то сказать, но тут пришёл очень странный тип, а за ним маршировали серые роботы или куклы без лиц, с граблями, вёдрами и ещё каким-то инвентарём.
— Видишь, — сказала Настя, — униформисты идут. Лицо не сохранить — хуже некуда, и души там — самая малость… жалкие остатки.
Но я глазел на их начальника. Мне показалось, что на нём такая красная цирковая униформа, со шнурами и галунами, но я присмотрелся — а он голый! Вообще! Эти шнуры, галуны и пуговицы росли прямо из него, из его красной кожи! И член, обшитый галуном, болтался под пуговицами! И сапоги росли прямо из ног! А на лице росла брюзгливая маска с пышными усами и горбатым носом — и из прорезей смотрели маленькие злые глаза.
Меня аж оторопь взяла.
А он сказал тонким визгливым голосом:
— Идите отсюда! Тут денники надо вычистить!
Настя мне тихо сказала:
— Валим, пока он не начал скандалить. Шталмейстер, тоже из жалких… ну его. Лучше познакомишься с труппой, — и я пошёл за ней, не споря.
Как во сне.
Я только раз и обернулся, когда Шталмейстер заорал на униформистов. И передёрнулся: у него на затылке росла вторая маска — улыбающееся розовощёкое кукольное личико — но тоже с глазами! И смотрела на меня!
Я еле удержался.
— Насть, — говорю шёпотом, — а почему он того… такой?
Настя пожала плечами:
— Какой-то мелкий начальничек. Ляпнул Антрепренёру, что ему этот цирк к шкуре прирос — ну и вот… так и ходит в этой шкуре. Неприятный тип, ну его.
— А это… глаза?
— Вторая морда у него — для зрителей, — отмахнулась Настя. — Для Почтеннейшей Публики. Ну и для Антрепренёра, конечно. Ясно же.
Я больше не стал спрашивать. По тёмному коридору, мимо клетки с дремлющими сытыми львами, мы вышли на манеж, где тренировался силач.
Силач был как в мультике — в полосатом трико и с громадными, просто громадными мускулами. Он бы Шварценеггера сделал одним мизинцем, этот парень — такой бычище. Он брал громадные чугунные гири, весом, по-моему, килограммов по сто или больше, и швырял их, как мячики — они гулко падали, аж арена гудела.
Тем удивительнее, что лицо у силача не особо подходило к фигуре. Остренькое интеллигентское личико дрищика в очочках, типичного ботаника с белёсым чубчиком надо лбом. Мне прям стало интересно, как это такой парень так круто накачался.
Я подошёл ближе — и он бросил гирю на манеж, так что пыль взметнулась. Поправил очки и протянул руку:
— Здорово!
А я даже подал свою не сразу. Жутковато было: небось, раздавит пальцы своей лапищей.
— Да не дрейфь, клоун, — улыбнулся силач. — Всё равно ты резиновый.
Я аж задохнулся:
— Э! А ты почём знаешь, что я клоун?
Он снова улыбнулся, мило — интеллигентной такой улыбочкой:
— Выглядишь, как нормальный. В цирке уродов это только клоунам позволено. Для контраста.
— А ты — урод? — меня это поразило.
— Я, знаешь ли, задрот, — хмыкнул силач. — Компьютерный задохлик. Не похоже?
Я только головой помотал.
— Меня Антрепренёр пожалел, — сказал силач с непонятной ухмылочкой. — Когда мне вломили там одни… я размазывал сопли и кричал, что сила есть — ума не надо. Вот бы мама удивилась, если бы меня увидела…
— Э! — сказал за моим плечом стервоватый женский голос. — Славик! Или ты, новенький — дайте девушке прикурить!
— Знаешь же, что не курю, — буркнул силач Славик с досадой, а я вспомнил, что оплавлял зажигалкой кончики мишуры, чтоб держались лучше. Сунул руку в карман и оглянулся.
И как дёрнусь назад! Споткнулся об гирю, чуть не плюхнулся на задницу, спасибо, Славик поймал за рукав. Я ещё успел подумать — если бы за руку, рука бы до пола вытянулась.
Но етить же колотить!
Она росла из плеча у замурзанного мелкого мужичонки, типичного зашуганного выпивохи. Вместо правой руки — но вверх. Этакая отвратительная орхидея: тяжеленный бюст, как баллистические ракеты, губищи накрашены в три слоя жирной помадой, волосы выбеленные, а глаза — такие же жирные, как губы, прямо мажет взглядом. Ног вообще нет, а в единственной руке — длинная гламурная сигаретка.
— Ой-ой! — протянула она. — Какие мы нежные! Какие нынче нервные клоуны пошли — куда с добром-то…