Тревис нахмурился. Ерунда какая-то. Он показал на телевизор и попросил Макса:
— Выруби их. Уж лучше радио.
Макс выключил телевизор, и тут же ожил допотопный радиоприемник.
Через секунду зазвонил телефон. Макс так стремительно к нему бросился, что Тревис даже не успел сдвинуться с места.
— «Шахтный ствол», — произнес Макс в трубку и наградил Тревиса ехидной улыбочкой. — Нет, но я являюсь совладельцем, и смогу вам помочь… — Затем он повернулся к Тревису спиной и заговорил так, чтобы тот его не слышал.
Тревис застонал. Теперь, когда Макс стал его партнером, жизни ему не будет.
Ну что ж, делать нечего. Он занялся грязными стаканами. У него за спиной звучала музыка: древние звуки, летящие по сверхсовременным проводам. После громоподобного грохота рекламного ролика мелодичная песня ласкала слух. Тревис улыбнулся, подумав о том, как старое и новое легко сосуществуют друг с другом. А вдруг два совершенно разных века могут встретиться друг с другом? Словно два разных мира.
Он почувствовал, что кто-то смотрит ему в спину, и резко обернулся.
Она наблюдала за ним. Зеленые с дымчатым отливом глаза сияли под идеально очерченными бровями. Тревис поставил стакан, который держал в руке, и женщина, удобно устроившаяся на табурете у стойки, улыбнулась ему. В ее коротко остриженных темных волосах искрились огненные отблески. Черная кожаная куртка, джинсы и сапоги. Он разглядел татуировку на шее — змея в форме восьмерки, вцепившаяся в собственный хвост.
— Дейдра? Дейдра Атакующий Ястреб?
— Мой нежный рыцарь, — проворковала она.
Затем потянулась через стойку и поцеловала его, заставив почувствовать себя оленем, застигнутым врасплох яркими огнями прожекторов.
ГЛАВА 4
Тревис познакомился с ней три года назад.
Июль подходил к концу, когда обезумевшие от счастья насекомые, только появившиеся на свет, слегка успокоились и тянули свою заунывную песнь, а облака лениво проплывали по ослепительно синему небу, вспоминая время от времени о своих обязанностях и наполняя долину оглушительными раскатами грома.
Как-то вечером она зашла в салун под медные литавры разбушевавшегося ветра. Тогда у нее еще были длинные волосы, которые сияющим водопадом омывали плечи. Тревис сразу заметил, что на ней все те же черная кожаная куртка и сапоги с квадратными носами, а на плече висит тот же деревянный футляр с инструментом.
Она сообщила, что ее зовут Дейдра Атакующий Ястреб и что она бард.
Она участвовала в Средневековом фестивале. Фестиваль подошел к концу, и Дейдра решила немного подзаработать в Касл-Сити, прежде чем снова отправиться в путь.
— Горы дарят мне песни, — заявила она. — Мне так трудно с ними расстаться.
Когда она доставала старенькую мандолину и принималась наигрывать какую-нибудь мелодию, у Тревиса захватывало дух — ничего красивее он никогда не слышал. Тревис убрал коробки с небольшой эстрады у пианино, когда-то служившей чем-то вроде сцены для водевильных номеров, и поставил посередине стул. Следующие две недели Дейдра Атакующий Ястреб играла на своей мандолине в «Шахтном стволе». В ее жилах текла ирландская кровь и кровь американских индейцев, и завораживающая своей простотой музыка сочетала в себе традиции и тех, и других ее предков. После представления, устроенного в вечер ее появления, молва о Дейдре быстро облетела город, и каждый вечер в бар набивались желающие послушать мадригалы тринадцатого века, кельтские баллады и мифы индейских племен, которые она рассказывала нараспев поразительным, таящим в себе волшебство голосом.
Тревис редко виделся с ней в те дни; Дейдра оказалась такой же неуловимой, как и ее музыка. Пару раз она останавливала свой мотоцикл, когда встречала его на Лосиной улице.
— Садись, мой нежный рыцарь, — говорила она.
Мой нежный рыцарь.
Она стала называть так Тревиса после того, как он поведал ей историю про старые очки, принадлежавшие когда-то гангстеру по имени Тайлер Кейн и подаренные ему Джеком.
Он устраивался у Дейдры за спиной, мотор издавал душераздирающий рык, и они летали по каньону, склоняясь на поворотах к самой земле. Как-то раз вечером они остались после закрытия салуна, разговаривали, пили виски, делились друг с другом мечтами. В какой-то момент, когда повисло смущенное молчание, Тревис протянул руку, чтобы погладить ее волосы. Но на полпути замешкался и неловко подхватил свой стакан.
Потом даже самому себе он не смог объяснить, что ему помешало; почему он не позволил своим пальцам коснуться мягкого шелка ее волос, почему не прижал к себе, не поцеловал, и они не занимались любовью на одеяле, брошенном на усыпанный свежей стружкой пол салуна. Но ведь любовь это сила, верно? А Тревис прекрасно знал, что сила штука опасная.
Вечером следующего дня Дейдра выступила перед теми, кто пришел ее послушать, а потом Тревис услышал рев ее мотоцикла, мчащегося по Лосиной улице. Больше он се не видел.
И вот она появилась вновь.
— Мне следовало догадаться, что это твой скакун, — сказал Тревис, глядя на нее через стойку бара.
— Если честно, он новый. Я купила его прошлым летом. — Потом, весело усмехнувшись, проговорила: — Выиграла в покер у парня из «Ангелов ада», в Лос-Анджелесе.
— Напомни мне, что я дал себе слово не садиться играть с тобой в карты, — прищурившись, попросил Тревис.
— Не волнуйся, Тревис, я тебе поддамся. Пару раз.
Он посмотрел на деревянный футляр у нее на плече.
— Ты будешь у нас играть, Дейдра?
— Может быть. Все зависит от ставок.
Тревис открыл древнюю кассу, вытащил ящичек для денег и высыпал мелочь на стойку.
— Пятьдесят два доллара и семнадцать центов подойдет?
Дейдра встала, собрала деньги и засунула в карман.
— Считай, что оплатил одно выступление, Тревис, — заявила она и грациозно, точно лесной олень, направилась к маленькой сцене у пианино.
Примерно тогда же Макс положил трубку, хотя Тревис догадался, что разговор закончился несколько минут назад.
— Твоя подружка? Ты хорошо ее знаешь?
Тревис налил две кружки обжигающего кофе.
— Едва ли.
— Ну конечно, — заметил Макс. — Поцелуй выдал тебя с головой. В Нью-Йорке малознакомые люди приветствуют друг друга именно так.
— А я не сказал, что совсем ее не знаю.
Макс ехидно улыбнулся, и его усы сделали нахальную стойку.
— Ты уж реши, хотя бы для себя, компаньон.
Тревис уже собрался объяснить Максу, что на западе не принято употреблять слово компаньон, но передумал. Из опасений, что новое знание его убьет. Тревис отнес чашки к сцене, поставил их на пианино, а сам уселся верхом на скамью.
— Знаешь, а я рад тебя видеть, — сказал он.
— Правда? — чуть приподняв бровь, спросила Дейдра.
И снова Тревис вспомнил тот вечер, когда отчаянно хотел к ней прикоснуться и не решился.
— Правда. Я так хотел… хотел, чтобы…
Чего он хотел? Тревис не знал. Улыбка скользнула по губам девушки.
— Я много лет назад научилась не жалеть о сделанном выборе.
Она достала мандолину из футляра и начала настраивать ее, уверенно перебирая пальцами струны. Очень старый инструмент, сделанный из темного дерева, похоже, многое повидал на своем веку.
— Ну и как же зовут ту счастливицу, которой удалось покорить твое сердце? — спросила Дейдра.
Тревис покачал головой. Тогда Дейдра бросила насмешливый взгляд в сторону Дейвиса и Митчелла Бэрк-Фейверов, которые сидели за столом в уголке, касаясь друг друга плечами и сблизив головы.
— Ладно, как зовут счастливчика?
Тревис рассмеялся и снова покачал головой. Улыбка на лице Дейдры сменилась понимающим выражением.
— Ясно, решил идти по жизни в одиночку.
— По-моему, ты говорила, что не стоит жалеть о принятых решениях? — пожав плечами, сказал Тревис.
— А ты уже сделал свой выбор?
Тревис потер правую руку. Он не знал, как ответить на ее вопрос. Наконец, кивнув в сторону мандолины, проговорил:
— Знаешь, у меня был друг, которому понравился бы твой инструмент. Он торговал антиквариатом. Джек часто повторял, что понять «сегодня» можно, только взглянув на него из другого, очень далекого времени или места.