— Потерпи, осталось совсем чуть-чуть.
И я вновь замер под его руками. Но больше не было расслабленности, да и моё отражение в зеркале выражало далеко не безмятежность: губы ярко розовые, на скулах проступил румянец… Цветные пятна, конечно, привнесли разнообразие в уныло-белую картину, но никак не помогли успокоиться.
— И чего ты всполошился? Не переживай ты так, причёска будет шикарная.
Брат сделал вид, что не заметил моего смятения, но я видел и искры, которые никуда не ушли и кривую его губ. Бездна, почему я уставился на его губы? Какого…
— Вот и всё, смотри, какой красавчик получился!
Моё внимание вернулось к собственному отражению. Да, коса оказалась намного сложнее, чем была до этого — волосы собраны у висков в несколько кос поменьше, причудливо переплетающихся между собой, кажется даже асимметрично, а потом стекаются в единую реку за спиной. Но и та, общая коса совсем непростая, в ней видны тугие жгуты переплетённых прядей, которые как рыбы в волнах — то ныряют, то появляются вновь. Ко всему прочему, я вдруг заметил бусины, вплетенные тут и там, простые, из того самого, бело-серебряного металла и уже одно это делало их бесценными. Я нерешительно коснулся одной из них.
— Красиво…
— Это мой подарок. В честь начала Пути. Молочное серебро хорошо аккумулирует энергию и отдает, когда нужно.
Всё же молочное серебро. Значит в волосах у меня целое состояние. Как и на кителе, сапогах.
— Йелли Ингольде не стоило так тратиться.
Брат нахмурился, отступил, а потом всё же успокоился. Даже не знал, что его задевает тот, факт, что мы все, по сути, находимся на содержании его жены.
— Это не от неё. Это фамильные.
Пришёл мой черёд удивленно вскидывать бровь.
— Я думал, мы ничего не успели забрать.
— Почти ничего. Есть вещи, которые не дадутся чужаку, которые следуют за семьей сквозь века.
Εго руки оказались на моих плечах, и он склонился совсем близко ко мне, перегнулся через моё плечо и тут я их заметил. Маленькие, обсидиановые бусины в его волосах. Мельче моих металлических, у них более тусклый блеск, зато их больше, местами целые россыпи. Невольно возник вопрос.
— Α кто заплетал твою косу?
— Я сам.
— Но как?…
Брат выпрямился и вновь чарующе рассмеялся.
— Тяжко, но я привык. Вот уже тринадцать лет, как я сам заплетаю свою косу.
— Как мама…?
— Да.
— Α почему ты не научишь йелли Ингольду заплетать?
— Не хочу. Но могу научить тебя.
Прошедшее было смятение вернулось вновь. Очень уж не вовремя я вспомнил значение ритуала с волосами. Такое можно позволить только матери или жене. Там есть кое-какие скрытые смыслы и чувствительные, опасные даже точки.
Брат будто прочёл мои мысли. Вновь усмехнулся.
— Ты слишком много думаешь. Обычно всё намного проще — я не готов никого подпустить к себе со спины, может быть только тебя. Ты мой брат.
Верно, но это не то. Впрочем, он знал, чувствовал, что я предпочту принять его объяснение и закрыть эту тему.
— Нам пора.
И на этом закончился момент — таинственный, чарующий и неловкий. А нянечка всё проспала.
Ужин я запомнил плохо, что совершенно мне не свойственно, но уж больно далеко ушли мои мысли. Мне совсем не было дела до вереницы представляемых лордов и леди, как не интересовало меня и изобилие блюд и напитков, печёночный паштет есть, ну и ладно. И уж тем более не трогали пустые, застольные беседы.
Зато постоянное ощущение, что за мной наблюдают, не давало покоя, но сколько раз я не смотрел в сторону брата, сидящего во главе стола, а значит по левую руку от меня, столько раз я видел его взгляд обращённый куда угодно, но не на меня. Чаще на жену, иногда на кого-то из гостей. Йелли Ингольда, напротив, смотрела на меня часто, но это не её взгляд я ощущал. Тем более что сидели мы лицом к лицу, пусть и разделённые широким столом, так что ловить её взгляд не было ничем необычным.
Танцы я пропустил. Очевидно, огорчив этим изрядное количество дам. Но все странности этого дня меня сильно утомили, и, попросив разрешения у брата, я предпочёл уйти, сначала прогуляться на морозе по стене, а потом и в свои покои, отогреваться.
В спальне меня, конечно же, ожидал «сюрприз» — две не совсем одетые девочки-нимфетки из столичного борделя. Брат всегда выбирает себе ещё совсем юных, но уже не детей, на самой грани, но всё же её не переступая. Девочки чудо как хороши, близняшки, человечки, но с изрядной примесью эльфийской крови, так что их красота настолько близка к совершенству, насколько это вообще возможно для не высокорожденных.
Тяжкий вздох вырвался сам собой.
— Йелла Раэль желает ванную?
— Да, будьте добры.
Я надеялся на отсрочку, но близняшки оказались предусмотрительными и предупредительными до зубовного скрежета — ванная уже была наполнена, исходила паром и ароматными маслами. Так что мне оставалось только войти и раздеться.
К слову о ванной. Не знаю, да и никто не знает, кто жил в Цитадели до нас, но воду они любили и сильно. По всему замку было несколько ванных комнат, я бы даже сказал целых зал. Этакие просторные помещения с узкими окнами от пола до потолка, со стенами, покрытыми причудливой, разноцветной мозаикой, посреди которых располагался небольшой бассейн с несколькими уровнями выступов — так что можно было и сидеть, и лежать, и плавать с полным комфортом. Красавицам оставалось лишь повернуть краны, налить чего пахучего из флаконов и расслабляющая атмосфера готова. Проделали они всё это заранее, даже блюдо со сладостями и фруктами принесли, как и пару бутылок чего-то, правда, фужеры рядом не обнаружились.
— Девочки, а из чего мы пить будем?
Близняшки переглянулись, захихикали и промолчали. Решили видимо показать действием. Одна из них подняла бутылку, поднесла к губам и, позволив пролиться немного на грудь, сделала хороший такой глоток. Вернее, я подумал, что сделала глоток. А она подошла ко мне, прильнула к губам, просунула свой язычок мне в рот и перелила в меня тот самый незаконченный глоток. Пряное розовое вино немного опалило нёбо, заплясало на языке…
— Мой господин, меня зовут Ари, а сестру Ири и мы будем рады услужить Вам во всём.
Девочки, хоть и близняшки, но немного всё же отличаются: у Ари коса заплетена с пробором на левую сторону, у Ири — на правую. Быть может от напористости, или от скорости всего происходящего я позволил напоить себя как птенца ещё несколькими глотками. И Ари, и её сестре. Так что раздевали меня в четыре руки уже несколько опьяневшего, всё же южное розовое вино коварно и обманчиво в своей кажущейся лёгкости, да и выпитое ранее, за праздничным столом дало о себе знать.
Усаживался я в воду не без помощи моих соблазнительниц, и только коснувшись спиной бортика, я осознал, что совершено гол, впрочем, как и обе девочки. А прелестницы пока стояли на выступе и не спешили садиться рядом. Через мгновение я понял причину.
У дальней от двери стены, ранее скрытый клубами пара, поднимающимися над бассейном, стоял Иллири. Выражение его лица скрывала игра света и теней от многочисленных свечей, но, когда он подошёл ближе я не увидел улыбки, только всё тот же странный блеск. А потом он начал быстро раздеваться; одна из девочек, Ири, кажется, хотела было выбраться и помочь ему, но он остановил её взмахом руки. Сначала расстегнул китель, снял и сбросил его на скамью возле бассейна, потом туда же полетела и нижняя рубашка, рядом встали сапоги. Оставшись в одних штанах, он остановился, словно давая полюбоваться собой в таком виде. И мы любовались, все трое, замерли как кролики перед удавом и не могли отвести взгляд, даже я, даже когда он потянулся к поясу брюк, к завязкам. Расшнуровывал он их крайне медленно, всё это время смотря на нас. Я надеялся, что на нас, хотя был почти уверен, что только на меня. Просто знакомое ощущение чужого присутствия где-то на краю сознания. Наконец он стянул и штаны, и я снова не смог отвести взгляд, хотел и не мог. Кажется, даже протрезвел немного от этих противоречивых желаний. Брат видимо это заметил, так что кивнул с намёком Αри, и та потянулась за бутылкой, набрала полный рот и почти насилу влила всё в меня. Но утопить образ голого Иллири не смогла. Наверно, он навечно отпечатался перед глазами — высокий, снизу он казался ещё выше, даже стоя на противоположном краю бассейна, жилистый и мощный, несмотря на некоторую худощавость — стать этакого хищного кота, его же грация и самовлюбленность. Несмотря на толстую тёмную косу, никаких волос на теле, впрочем, это особенность расы — все удобства и максимальная привлекательность. Ну и олицетворение крайней степени возбуждения. О да, у него стоял и ещё как, немного подрагивал, словно в нетерпении и кажется, даже блестел на кончике смазкой.