– Привал! – передаваемая по колонне команда вырвала Антонио из дремы. – Привал, служивые!
Над колонной пронёсся вздох облегчения. Солдат мешком вывалился из седла, чудом приземлившись на ноги, и повёл скакуна на обочину и дальше, следуя за широкой спиной сержанта Келера. Затёкшие ноги кололи сотни холодных иголок, но неприятные ощущения хотя бы немного взбодрили солдата.
Келер остановился, потоптался на месте, оценивая выбранный пятачок земли. Обернулся:
– Встаем здесь, братцы. С лошадками не филоним.
Филонить Маргаретти и не собирался. До желанного сна нужно было позаботиться о скакуне: почистить, проверить копыта, накормить. Кавалерист, не заботящийся о своем ближайшем друге, долго не протянет.
Антонио снял перевязь с тяжелыми револьверами с груди, уложил ее в седельную сумку, расседлал коня. Освобожденный от лишнего веса скакун словно ожил – фыркнул, ткнулся носом в плечо Маргаретти, выпрашивая угощение.
– Прости, Сахарок, сегодня у меня ничего нет, – Антонио погладил коня по морде и присел, чтобы осмотреть копыта. – Завтра в Гале найду тебе сладостей.
Желудок неприятно скрутило. Маргаретти очень надеялся добыть еды в закромах Гале и для себя. Последние пару недель солдаты жили впроголодь.
– Если выживешь, – буркнул Карло, один из солдат отделения. – Не загадывай никогда наперед.
Седоусый Карло был самым старым солдатом в батальоне и, как поговаривали, пережил уже тысячу сослуживцев. Антонио не знал, правда ли это, но нрав ветерана соответствовал этой истории – от окружающих он ожидал только скорой смерти.
– Не накручивай, старый трус, – капрал Тьяден возник из ночной тьмы и с выдохом поставил на землю два полных ведра с водой. – Ему помирать нельзя. На следующем привале его очередь воду таскать.
– Я и не собирался помирать, – ответил Маргаретти с широкой улыбкой. – Я серьёзно настроен. Добуду славу, стану как Апенгейм.
Рейтары дружно рассмеялись.
– Ну а чего вы смеетесь? – Маргаретти продолжал улыбаться во весь рот, но говорил искренне. – Апенгейм в девятнадцать командовал батальоном. У меня целых два года в запасе.
– А что, дело мальчишка говорит, – Тьяден высунулся из-за своего вороного жеребца. Капралу было всего двадцать два, но он неизменно называл Антонио мальчишкой. – Я тоже за славу! Буду адъютантом генерала Маргаретти. Унию вместе к ногтю прижмём!
За словами капрала последовал новый взрыв смеха. Даже мрачный Карло широко улыбнулся.
– Герои! – Келер подошел к вёдрам и зачерпнул воды в котелок, умылся одной ладонью. – А я считаю так: в жопу эту славу. Домой хочу. Жену уже три года не видел.
Смех затих. Маргаретти почувствовал, как улыбка сползает с лица. Родную деревню Келера разграбили и сожгли пару лет назад, но сержант упорно продолжал говорить о доме так, будто ничего не менялось. Может, не желал признавать, может, тронулся умом. И это не было бы проблемой, если б Келер не поминал дом при любом удобном случае. По долгу службы рейтары часто участвовали в фуражировке, и невинные слова сержанта затрагивали самые мрачные уголки души каждого из них.
– Келер! Бек! Страччи! - из ночи донесся голос лейтенанта Рицци, созывающего сержантов. – Ко мне!
– Ох бля, началось… – проворчал Карло, когда Келер ушел. – Будет кровь, мужики, попомните мои слова.
Келер вернулся совсем скоро с рожей мрачнее тучи.
– Собирайтесь. Апенгейм ведет кавалерию назад.
Маргаретти застонал. Его и несчастного Сахарка вновь ждали десять часов марша.
4
Георг мало что понимал в укреплениях. Сказать по правде – не понимал ничего. Однако даже на его дилетантский взгляд, выкопанные за ночь траншеи, смотрелись жалко. Жирная грязная насыпь едва прикрывала капитана Свободного Отряда по пояс, а идущему позади Аврааму так и вовсе едва доставала до середины бедра. Под ногами хлюпала грязь. Удушливый дым горящего города выедал глаза и резал легкие. К тому же с самого утра долину накрыл густой непроглядный туман, оседающий на коже ледяной испариной, скрывающий все дальше пятнадцати-двадцати шагов. Находиться здесь было неприятно. Умереть здесь было бы неприятно вдвойне.
Не радовало и состояние бойцов – как моральное, так и физическое. Воспалённые глаза на чумазых заросших лицах смотрели на него мрачно и устало. Чуть больше энтузиазма вызывал Авраам, облачённый в угловатый силовой доспех. Несмотря на необычный характер странствующего десантника, одну половину компании обжулившего в карты, а другую - обдурившего в кости, от огромного воина исходило ощущение огромной неодолимой силы. Силы, которая в случае чего спасет союзнику жизнь, а врага со всей неумолимостью смерти сотрёт в порошок. Георг такой аурой похвастаться не мог. Стирия украла весь былой энтузиазм, и теперь при взгляде на его бледное, неуверенное лицо с чёрными кругами под глазами обычный солдат мог ощутить лишь раздражение. Максимум – жалость. Совершенно не те эмоции, которые надо бы испытывать человеку перед битвой.