– Помолимся Императору, братья и сёстры! На колени!
Вчерашние дети, бывшие арбитры, раскаявшиеся штрафники, уверовавшие ополченцы – десятки, сотни, тысячи людей в тёмных казематах, на крепостных валах и вершине донжона – опустились рядом с телами зеленокожих. Остался стоять только один член культа: космический десантник в силовых доспехах, скрытых серым изодранным балахоном. Из-под капюшона виднелся искусственный подбородок да металлический зубы, больше напоминающие радиаторную решётку.
Все знали, что Апостол – скорее машина, нежели существо из плоти и крови.
Все знали.
И пусть так, но душа у этой машины ярчайшая.
– Повторяйте за мной! – велел Апостол. – Бог-Император, благодарю за испытание!
– Бог-Император, благодарю за испытание! – в унисон прогремела паства.
Разный возраст, разное прошлое, разное оружие и снаряжение.
Одна вера.
– Благодарю за кровь, которую довелось пролить на поле брани! Благодарю за неминуемую гибель сладостную и зовущую! Дай мне возможность сравниться со Святым! Во славу Твою и во славу Свежевателя мы победим или погибнем! Аминь!
На последнем слове Апостол салютовал небесам молотом, зажатом в свободной руке – знаком неоспоримого превосходства человечества над любыми другими народами вселенной.
– Освальд, хорош страдать хернёй! – в бусинке-наушнике Апостола прозвучал голос Авраама. – Они идут!
– Пусть идут! – отозвался Апостол. – Здесь их ждёт только смерть!
– Ага-ага, – отозвался Авраам, – марш на стены!
3
Вилхелм очнулся. Попытался пошевелиться и простонал: он превратился в сгусток боли. Кровь стучала в виски, мир перед глазами то тускнел, то снова приобретал мрачные краски.
Среди груды мёртвых тел – в равном количестве орочьих и людских – Вилхелм разглядел Виталия. Денщик потерял верный стаббер и скрючился, держась за живот.
– В-виталя… – прохрипел лейтенант.
Он протянул к верному напарнику руку – культю, грубо срезанную чуть ниже локтя. Вилхелм выдохнул, глядя на увечье. В голове просто не укладывался этот факт. А потом лейтенант заплакал.
"Ну вот и всё… конец", – подумал Вилхелм.
"Разве не об этом тебя предупреждала Мурцатто?" – донёсся внутренний голос.
Вилхелм хотел схватиться за голову, хотел выть и скрести ногами землю. Он хотел сделать хоть что-нибудь, только бы отвлечься от осознания печальной судьбы всех тех, кто избрал для себя солдатскую долю. Но вместо хватки и воя получилось только с трудом шевелиться и стонать. Ждать крыс, сквигов или других мерзких трупоедов, почуявших слабость, почуявших… гнильё.
Мерзкий запах ворвался в ноздри лейтенанта. Вилхелма вырвало.
– Нет-нет-нет, Боже-Император... за что? За что?! Я же сражался… пусть не только за Тебя, но… Боже-Император, почему Ты сразу не убил меня?!
Ответ пришёл через минуту. На лицо Вилхелма опустилась крепкая мозолистая ладонь и закрыла ему рот.
– Не мычи, – донёсся шёпот.
Потом перед глазами лейтенанта появилась лысая смуглая голова, маленькие уши, большой прямой нос, узкий рот, мощная челюсть и отливающие серебром глаза. Так выглядел предводитель пиратов, которого ранее знали как Б. Обладатель передающегося имени-звания, неуловимый и неистребимый Билл Ридд, наклонился к изувеченному лейтенанту и произнёс:
– Выглядишь паршиво, и по-хорошему нужно бы прижечь раны, но… орки здесь. Вот, – Билл Ридд вытащил один из своих многочисленных ножей, – сожми в зубах.
Вилхелм прикусил рукоять. Пират тут же взвалил лейтенанта на плечо. У Вилхелма вспыхнули перед глазами звёзды, по грязному лицу побежали слёзы. В конце концов, он потерял сознание.
Сознание возвращалось в ритме метронома.
Свет-тьма. Свет-тьма.
– Лежи и ничего не бойся. Я тебя не брошу, – раздался голос Билла.
Пират усадил лейтенанта у стенки окопа, сделал шаг назад, а потом растворился в сумраке. Вилхелм так и сидел с рукояткой ножа в зубах, не в силах сдвинуться. Лейтенант наконец разглядел, почему у него не вышло подняться.
Исчез левый сапог, как и вообще ступня. Пропал правый наколенник – и вроде бы конечность на месте, но штанина пропиталась кровью. Теперь на кирасе не только вмятины, но и трещины. Тот тут, то там торчали острые края осколков. Вилхелм получил целую горсть.
– Смари-ка! Людик! Живой! – раздался писклявый голос.
Он принадлежал гретчину, оседлавшему сквига. Чужак ухмылялся и тёр лапки друг о дружку.