Где до поры до времени ещё цвела жизнь.
8
Ночь опустилась и не собиралась никуда уходить ещё долгих три месяца. Мороз крепчал, снег скрипел под ногами.
Ночь наносила на небесное полотно мерцающие штрихи серебристой и светло-зелёной краски. Эти линии колебались, складывались и растворялись друг в друге, иногда меняли форму или переливались всеми цветами радуги. Порой они походили на воронку смерча, в другой раз – на занавес, прикрывающий планету от любопытных глаз, в третий – на нимб, свидетельство того, что Бог-Император вернулся на Глацию.
И если бы это событие произошло на самом деле, а не образно – вспыхнул свет, а к промёрзшей земле опустилась золотая лестница – то первые шаги Повелитель Человечества сделал бы по занесённому снегом полю боя. Там, среди почерневших остовов боевой техники, Император увидел бы коренных жителей Глации, первых колонистов, которые к концу сорок первого тысячелетия выродились до такой степени, что более поздние поселенцы назвали их "йети". Эти заросшие шерстью существа бродили среди трупов, осматривали их, принюхивались. Йети рвали мертвецов на части, поглощали задубевшее мясо или же хватали кусок побольше и волокли в логово, чтобы вернуться на следующий день, ведь те, кто остался лежать в долине Оттура, уже никуда не убегут.
Некоторые погибшие так и не разжали пальцев на рукоятках оружия, другие сначала побросали всё и бежали, чтобы в следующий миг проститься ещё и с жизнью, третьи упокоились внутри развороченной боевой техники, будь-то "Химера" или гордый "Леман Русс". Связывал всех ушедших символ, вышитый на рукавах шинелей или нанесённый морозостойкой краской на борта танков.
И нет, символ – не коронованный ястреб со скипетром в когтях на фоне щита. Своих погибших наёмники Classis Libera не забывали, в крайнем случае, всего лишь обирали, но всегда или хоронили в сырой земле, или сжигали, как чаще всего и поступали на Глации, потому что здесь гнулись даже самые жёсткие лопаты.
И солдаты, и техника, оставленные в долине, принадлежали первому и единственному танковому корпусу народно-оборонительной армии Глации. Трёхглавая гидра украшала снаряжение и боевые машины этих воинов в знак уважения тех, кто освободил жителей планеты от диктата Империума.
Но мы забыли о венценосном Повелителе Человечества. Чтобы он увидел, когда, морщась от негодования, прошёл бы долину Оттура от начала до конца?
Бог-Император увидел бы небольшой городок, взятый без боя после вестей о громком поражении глацианской армии. Он увидел бы несколько крохотных, в сравнении со столичным, куполов. Он увидел бы кострища, на которых во славу Его сжигали еретиков. Он увидел бы, как где-то в глубинах подземного города наёмники Георга Хокберга, свободные от охоты на ведьм, уже отмечали очередную победу.
– Скучная война… – проговорил Гарольд.
Он залпом осушил стакан маслянистой вязкой жидкости. Вольный Клинок скрючился, на глаза навернулись слёзы.
– Вот ведь дрянь! – просипел он.
– Тут вообще выбор скудный, – отозвался Каролус.
Он в этот миг стоял за барной стойкой и осматривал батарею напитков.
– Поздно пришли, – добавил Каролус. – До нас тут уже побывали.
– Чёртова пехтура... саранча ненасытная! – голос Гарольда снова набрал прежнюю силу.
Вольный Клинок грохотал как водопад.
– Ничего ведь не оставляют! Ни еды приличной, ни напитков! Баб портят…
Каролус усмехнулся. Вольный Клинок потёр ладони друг о дружку, а потом на нижней полке обнаружил литровую бутылку, наполовину наполненную неизвестной светло-коричневой жидкостью. Он сдвинул в сторону посуду, особо не церемонясь, и извлёк бутылку на свет. Вытянул пластиковую крышку и вдохнул аромат.
"Вроде бы приличный".
– Хорошие новости, уважаемый сэр! – воскликнул Каролус и показал находку.
– Император защищает! – отозвался Гарольд.
Каролус взял со стойки поднос, расставил посуду и вернулся за стол.
Вольные Клинки расположились прямо в центре небольшой забегаловки среди перевёрнутой мебели, битого стекла, пятен крови и обрывков одежды. Несмотря на то, что дверь была надёжно заперта, с улицы всё равно доносился шум грабежа – безудержного и беспощадного веселья, из-за которого местные жители уже успели пожалеть, что сами открыли врата.