– Тридцать два года, – отозвался Беренгарио.
– Пора уже греть ноги у камина, нет?
Беренгарио поморщился и сказал:
– Задумка, может быть… не лишена смысла, но против духа нашего благородного полка. Мы…
– Мы наступаем. Противник превращается в пыль под копытами наших коней, – кивнул Густаво. – Но, возможно, именно этого от нас и ждут, – генерал выдержал паузу и продолжил. – Нельзя слишком долго воевать против фон Валлена, – генерал оглядел офицеров и добавил, – глядишь, он научится сражаться.
И снова смех, и даже Беренгарио немного успокоился, отчего перестал напоминать перезрелый плод персиора.
Густаво обратился к Манрикетте:
– Мне очень жаль, что ваш отец сейчас не с нами. Он был бы счастлив узнать, что вы переняли у него только самое лучшее.
– Спасибо…
Голос Мурцатто дрогнул, стал тихим и грудным. Она прочистила горло и воскликнула:
– Благодарю, господин!
– Ваш план хорош. Должно произойти что-то невероятное, чтобы я от него отказался.
3
Джарландо Бруно, сержант первого отделения второго взвода разведывательной роты Смолланских Страдиотов, дожидался пополнения. Ему поручили подобраться к армии Лиги Шестерни, и, по возможности, взять языка, но вот отправляться на задание без связиста сержант не хотел. Предыдущий продержался всего ничего, но был правильным мужиком, и дело своё знал. Если бы не своевременное сообщение о поддержке огнём, то сейчас разведку поручили бы кому-нибудь другому, а Джарландо гнил на подступах к Нюренбергу вместе с большей частью своего отделения.
На замену погибшим пришли новые силы в лице молодого человека настолько тощего, что громоздкий ранец с вокс-станцией на спине заметил бы и подслеповатый старик. Худой как смерть юноша соскочил с точно такой же дохлой серой кобылы и направился к сержанту.
Белая полоса, пересекающая каску. Дебильная улыбка на лице. Потёртая и исцарапанная противоосколочная броня. Застиранная чуть ли не до дыр военная форма на пару размеров больше, чем нужно. Старые сапоги со сбитыми носами. В руках древнее, наверняка куда старше не только владельца, но и сержанта, лазерное ружьё типа "Кантраэль".
– Аха, вот это номер! – воскликнул Анджело Марино, стрелок первого отделения.
– Штабные крысы… – прошептал Джарландо. – И этого?! В разведку?!
Призывник остановился за четыре шага до сержанта, вскинул руку к виску и совершил воинское приветствие.
– Рядовой Вилхелм ван Дейк для несения службы… – как из пушки выпалил молодой человек, но сержант махнул рукой и прервал речь.
– Боже-Император, примархи и святые-мученики, мальчик, сколько тебе лет?! – спросил Джарландо.
Рядовой ничуть не смутился и ответил:
– Семнадцать, господин сержант!
Джарландо поморщился и проговорил:
– Прекрати орать. Ты попал в разведку, сынок. Тут не орут.
– Виноват! – рядовой заметил налитые кровью глаза сержанта, а поэтому чуть понизил громкость. – Господин.
– Вот так, вот нормально, – Джарландо вздохнул и осмотрел новобранца внимательнее. – Что это за хуйня?
Сержант показал пальцем на плотно набитый вещевой мешок, который болтался у Вилхелма под вокс-станцией.
– Личные вещи, господин.
– Высыпи их вон в той палатке, – приказал сержант, – но мешок оставь, пригодится.
– Мне ещё нужно отметиться…
– Рядовой… как-тебя-там… разве ты не понимаешь всей важности миссии, которая на нас лежит, а? Да без разведки всё это войско и шага из лагеря не сделает! А тебе нужно отметиться… Да пока ты отмечаешься, фон Валлен засядет в кустах через дорогу, мерзко посмеётся, а потом выебет нашего пресветлого генерала в жопу! А тебе "отметиться надо". Иди в ближайший шатёр и высыпи это говно! Живо!
– Есть, господин!
Рядовой отправился выполнять приказ, а Джарландо повернулся к своему крохотному отделению и произнёс:
– И спрашивается, на кой хер стоило сюда возвращаться? Помните Марахию, ребята? Солнце! Тепло круглый год! А какой там океан был! А какая рыба! М-м-м, пальчики оближешь!
– Говорите за себя, сержант, – отозвался Бенвенуто Греко, последний боец отделения. – К концу кампании меня уже тошнило от рыбы.
– А что, тут лучше что ли?! Говёная еда, говёная вода... говёное пополнение. Боже-Император, награди Густаво язвой, подагрой и сифилисом! Не стоило нам возвращаться.
– Густаво – клёвый! – воскликнул Анджело.
– И ты туда же, дебил, – поморщился Джарландо. – Густаво был клёвым, а теперь превратился в обычного политикана. Я охуел от той речи в Нюренберге. "Победа истинных сынов Стирии?" "Нюренбергский триумф"? Как же?! В городе шаром покати, поживиться нечем, баб по подвалам прячут…