— Еще бы. Я готов смириться с тем, что нет в жизни счастья. Но смысл должен быть. Только найти его не так просто…вот философы уже тысячу лет этим занимаются. Пора бы опубликовать результаты.
— Что ж, тогда должен тебя предупредить. Если ты вдруг найдешь смысл жизни или, что более вероятно, он сам найдет тебя, о безмятежности можешь забыть. Разумеется, и о счастье тоже. Вообще, мало тебе не покажется: смертные, жизнь которых пронизана смыслом (знал бы ты, как редко встречаются другие смертные) уже влекутся к жертвеннику неведомой силой. И не в качестве агнцев для всесожжения — не строй иллюзий, тебе это не грозит, а в качестве дровишек. Будь я китайцем преклонных годов и живи во времена Лао-цзы, я сказал бы: «Ищущий смысла жизни лишен мудрости, ибо сам уже найден и пойман. Мудр тот, кого смысл жизни не смог найти и поймать в свои сети». Но я не китаец, и поэтому, в духе европейской традиции скажу иначе: «Многие благодарят Господа по разным поводам, чаще всего за то к чему он не причастен. Но не состоит ли Его величайшее благодеяние в том, что Он сокрыл от нас смысл жизни?»
5
Оставим, однако, пафос жертвоприношения, хотя его принадлежность к основополагающим условиям смыслопроизводства не вызывает никаких сомнений. Обратимся к еще одному аспекту бытия-для другого, теснейшим образом связанному как с самим экзистенциальным вопрошанием, так и с его имитацией. Продуцирование на холостом ходу первичных серий, задающих смысловое поле, это некие пожизненные подготовительные курсы, которые ведут, не щадя своих сил, неутомимые инструкторы. Без постоянно действующих подготовительных курсов субъект утрачивает важнейшие стимулы коммуникации, поэтому инструкторы стараются вовсю, делая великое дело. Разумеется, в форме бытия для другого, ибо в их собственных глазах это великое дело и вовсе не различимо, субъективные стимулы даже не пересекаются с экзистенциальной миссией инструкторов, в качестве которых выступают, практически на равных, несмышленые дети и умудренные старцы. Обратимся к проницательному наблюдению Лакана: «Бесконечные детские «почему?» не столько свидетельствуют о жадном стремлении ребенка к познанию, сколько выпытывают у взрослого, вновь и вновь поднимаясь из глубины тайну его желания — почему вообще ты мне это говоришь?»
С точки зрения Лакана ребенка удивляет, прежде всего, следующее обстоятельство: вот ведь как получается — если взрослого о чем-то спросить, тебе ответят! Это интригующее приключение не дает ребенку покоя, он повторяет свои настойчивые попытки изо дня в день, вовсе поначалу не вникая в смысл ответа, но зато усваивая то обстоятельство, что смысл есть. Заметим, что это два принципиально различных модуса понимания; знать, что смысл есть, и знать, в чем именно он состоит. Второе без первого невозможно, а вот первое без второго не только возможно, но и в состоянии поддерживать контур коммуникации в состоянии полной готовности даже при отсутствии как входящих, так и исходящих содержательных сообщений.
«Надо же, в мире есть такая штука как смысл», вот что узнает ребенок, задавая свои «почему?» и не теряя энтузиазма при каждом очередном подтверждении. Согласно Лакану, ребенку хотелось узнать почему вообще ты мне это говоришь, и своей цели он добивается, не осознавая важности открытия. Декарт, озабоченный проблемой детекции субъекта, писал: «Если куклу нажать в определенном месте, она отзовется, скажет «ма-ма», а если нажать в другом месте, скажет «больно!» Декарта интересовала критическая серия испытаний, необходимая для различения вещи протяженной и вещи мыслящей; интерес к говорящим куклам возникает у ребенка в возрасти двух лет. Ребенок нажимает на куклу и слышит «мама» или «уа-уа», а через некоторое время (и это крайне важно), он нажимает на куклу чтобы услышать «уа-уа». В отличие от взрослых, детям отнюдь не надоедают все новые и новые подтверждении «уа-уа эффекта»
По мере взросления, однако, ребенок обнаруживает несравненно более интересное говорящее устройство, которым тоже можно научиться управлять. Для этого необходимо надавить в нужном месте. Если обратиться к взрослому с каким-нибудь требованием, тот вполне может отмахнуться, а то и накричать, но если спросить его «почему?», взрослый в ответ скажет что-похожее на уа-уа. Это интригующе интересно, тем более, что с самого начала обнаруживаются (в отличие от говорящей куклы) два типа ответов, несмотря но то, что нажимаешь, как будто, в одном и том же месте;
— А почему птички пьют из лужи?
— Потому что им пить хочется.
Ожидаемый эффект налицо, говорящее устройство сказало что-то вроде уа-уа. Это было приятно, и ребенок стремится к следующему акту коммуникации. И вновь слышит приятное уа-уа! А потом вдруг облом, как если бы у взрослого попросили тигренка или бинокль: