По металлу палубы простучали шаги, и на поручень рядом оперся человек в черной рясе с белой вставкой в воротничке. На его макушке среди коротко стриженных, соль с перцем, волос поблескивала свежевыбритая тонзура из тех, что ранее капитан видел лишь на карикатурах. Отец Анатолио, чью фамилию Габриэль так и не узнал, вежливо поклонился, и капитан кивнул в ответ. Габриэль никогда не считал себя частью паствы Церкви Рассвета, относя себя к агностикам, и, в отличие от своих подчиненных, к попу относился без пиетета. Если здоровому мужику, явно бывшему военному, судя по выправке и некоторым специфическим словечкам в речи, хочется ходить в балахонистом платье и по каждому поводу осенять себя и окружающих косым знамением, пусть себе. Лишь бы с проповедями и поучениями не лез. Правда, зачем гражданский святой отец оказался на борту военного корабля, где уже имеется неформальный капеллан, по совместительству стрелок-наводчик, Габриэль не понимал. Но вот эту загадку ему разгадывать совершенно не хотелось. Раз пустили, значит, можно. Остальное побоку.
— Почти прибыли… — поп глубоко втянул воздух и резко выдохнул. — Хёнкон, да.
В его голосе пробивался, хотя и почти неразличимо, акцент, характерный для с рождения говорящих на цимле. Долгая служба в разведке приучила Габриэля сходу распознавать хотя бы примерное происхождение человека, и сейчас он искоса глянул на собеседника, пытаясь его оценить. Бесполезно. Попы — не штатские, их рясы везде одинаковы и не несут следов личных предпочтений. А что физиономия загорелая, так в северном полушарии сейчас лето в самом разгаре, и через тропики они шли несколько дней…
— Хёнкон, — согласился капитан. — Территория безбожных паладаров. Не боитесь, святой отец, соваться в зубы к грешникам? Я слышал, есть проповедники, зовущие их исчадиями Креода, князьями гхашей, посланными на Паллу смущать верующих и отвращать их от истинного учения. На вашем месте я бы поостерегся сходить на берег, мало ли что…
Вопреки всем ожиданиям, отец Анатолио широко ухмыльнулся.
— Если какой-то дурак начинает вещать от имени Божьего, — поп оскалил крупные ровные зубы, — он вовсе не получает монополию на истину. Я, сын мой, десять лет служил в Черных Легионах на Фисте и столько психов навидался, что они мне не в диковинку. Помнится, один сержант на полном серьезе утверждал, что Ваххарон говорит с ним каждый раз после двух самокруток из мохи — местный наркотик, трава такая, довольно прилипчивая зараза. И не просто утверждал, а доказывать пытался с помощью ставок в казино. Через день проигрывался, но те полтора десятка декад, что мы вместе служили, на своем стоял. Так что цену подобным словам я знаю не хуже тебя.
— Вы служили в Черном Легионе? — переспросил капитан, вглядываясь в собеседника с новым интересом. Ну да, укладывается в одну картину и акцент уроженца Фисты, и служба ради получения гражданства… Только как он умудрился в рясу влезть?
— Служил, — согласился поп. — Потом в Кайтаре работал вышибалой в баре, сутенером, охранником, вернулся на Фисту, чтобы торговать оружием, потом постриг принял, еще до Первого Удара… Много чего в жизни случилось. Теперь вот, как ты правильно заметил, суюсь прямо в зубы отъявленным грешникам и безбожникам. Слушай, парень, ты, судя по нашивкам, к разведке отношение имеешь?
— Ну, я по части связи… — уклончиво ответил Габриэль.
— Ясно. Может, разведка, ответишь на вопрос, мне покоя не дающий — почему паладары именно меня выбрали?
— В смысле?
— Для часовни.
— Для какой часовни? — изумленно взглянул на него капитан. — Откуда они у паладаров?
— Да ты совсем, что ли, за жизнью не следишь? — удивился в ответ поп. — Две декады назад паладары сообщили Церкви Рассвета, что разрешают открыть часовню на территории Хёнкона, одну и с единственным клириком. Вроде как язычники с Могерата, состоящие у паладаров в обслуге, выбили разрешение открыть храм какого-то своего божка, а Чужие посчитали несправедливым позволять единственную религию из всех. Что-то вроде — если уж сказки, то пусть все желающие рассказывают, не только заблудшие души, молящиеся демонам Миндаллы. Восточной церкви тоже разрешили одну часовню — ох, чувствует мое сердце, сойдемся мы еще с заморским братом в… хм, теологическом диспуте за чашей вина. Так неужто не слышал?