В этот момент прекращается гул, раскрывается дверь и слышится лязг передёрнутых затворов автоматов.
- Всем лежать! Мордой в пол! Работает ОМОН!
Он поворачивает голову и видит перед собой облачённых в чёрные шлемы людей.
- Космонавты - подумал Копейкин.
Ближайший «космонавт», делает резко движение прикладом ...
Копейкина теперь окружает не уютный интерьер салуна, а бездонная вселенная с её чёрным, как смоль небом и мелкими искрами миллиардов звёзд. В ушах звучит популярный в резервации хит:
И снится нам не рокот космодрома.
Ни эта голубая синева. А снится нам
Трава, трава у дома.
Зелёная, зелёная трава.
Рублёв страдает от судорог. Краткое описание интерьеров и персонажей Дятлова дома.
Из истории болезни.
«Рублёв. Направлен из больницы скорой помощи, после суицидальной попытки. На контакт идёт не охотно. Замкнут. Высказывает бредовые идеи, о каком-то мессии - целители, якобы способном сделать из него другого человека.
Предварительный диагноз - шизофрения. Назначено лечение. Магнезия внутримышечно, бром и реланиум внутривенно, по одному уколу в течение десяти дней. Таблетки - галоперидол, две по три раза в день.
Суицидально опасен. Больной требует повышенного наблюдения. Оповестить все посты».
Первую неделю Рублёв проспал. Он практически не просыпался. Вставал лишь для того что бы поесть, сделать укол, выпить таблеток и опять уснуть...
Реланиум делал своё дело, каждый раз погружая его в царство «химического морфея».
За то время пока он спал, у него растащили всю его больничную одежду. Осталась только майка с напечатанной цифрой восемь (видимо номер отделения), да семейные трусы, которые были у него свои, домашние.
Теперь перемещался Рублев, босиком ставя ноги на не всегда чистый кафельный пол.
- Дай ему хоть какие нибудь тапки - говорил санитар сестре хозяйке.
- Давала. У него всё равно всё воруют...
Через неделю сон отступил. Мозг привык к реланиуму. Адаптировался к нему. Вместо постоянного сна появилась другая напасть, от которой не было спасения.
Тело Рублёва начала сводить непонятная судорога. Она возникала ниоткуда и так же неожиданно пропадала. Сначала появилось состояние неусидчивости. Хотелось куда-то идти без смысла и без цели просто идти, просто переставлять ноги. Сидеть было нельзя. Внутренний зуд заедал. Рублёв вскакивал с кровати и шёл по длинному коридору, наматывая бесчисленные километры. Потом начиналась судорога, она выворачивала всё: шея начинала гнуться к плечу, носки ног задирались к коленям, рука заламывалась, как будто кто-то невидимый пытался её вывихнуть.
Рублёву казалось, что какие-то неведомые злые силы схватили его и тащат, волокут на плаху. Потому что так тащат и волокут только на плаху. Когда уже не жалко плоти. Когда плоти всё равно умирать.
А ещё, мог отказать язык, и это было самой изощрённой пыткой. Язык мог просто вывалиться изо рта, будто кто-то ухватил за него и издевательски медленно тянет.
В один из дней, в таком, прямо скажем, «неприятном» состоянии Рублёв приковылял к медицинскому посту.
Медсестра сидела в будку из небьющегося стекла. Рядом стоял дюжий санитар с топорщамися рыжими усами. Медсестра красила ногти. Санитар топорщил усы. Вся эта картина напоминала, какое то «Сватовство гусара», а может быть майора? Что впрочем, неважно.
Медсестра подняла на Рублёва свои огромные, обрамлённые пушистыми ресницами глаза.
- А-а -у -а - как мог, так и сказал Рублёв.
- Господи, как тебя колбасит. Это у тебя от лекарства, милый. От галлоперидола это у тебя.
- Ему бы корректор, какой нибудь выпить. Циклодола таблеточку. Сразу бы полегчало - вставил со знанием дела санитар.
- Прямо как в сказке - сначала мёртвой воды выпей, потом живой. Негде взять живой воды, негде. Заведующий совсем циклодол не выдаёт.
- Куда девает?
- А кто его знает - пожала плечами медсестра - на склад поступает, а в отделение - нет. Может сам пьёт, может, продаёт куда. Таблетка ценная.
Медсестра повернулась к Рублёву.
-Терпи, милый, терпи. Доктор завтра придёт. Ему расскажешь.
В коридоре возникла суматоха. Со стороны кухни проследовала процессия с баками тазами и кастрюлями. Впереди шло несколько человек в грязных серых передниках, на которых была отпечатана всё та же цифра восемь.
- Иди в столовую. - кивнула медсестра . - Ужин принесли.
Ели здесь в три смены. В первую смену садились те, кто ещё не потерял человеческий облик. Это были представители первой и шестой палат. В каждой из палат помещалось по тридцать человек пациэнтов и находились эти палаты ближе всего к медицинскому посту и выходу из отделения во врачебный коридор.