Следующая смена была пограничная. Столы после первой смены не убирались, впрочем, после второй тоже. Во вторую смену садились палаты два и три.
Следующую смену можно было смело назвать зоопарком. Здесь были представители палаты четыре и пять. Люди в этих палатах, давно потеряли свой человеческий облик. Болезнь и лекарства сделали из них сумасшедшую, вечно голодную свору, которая крутилась возле столовой с самого начала приёма пищи, в надежде стащить еду у какого ни будь зазевавшегося едока.
Возле столовой стоял высокий санитар и хлестал плетеным веником наиболее активных представителей четвёртой и пятой палат. Те визжали, скулили, словно побитые бродячие псы, но всё равно не переставали лезть за вожделенным куском хлеба.
На этом ужине Рублёву ничего не досталось. Только он сел напротив тарелки с вонючим винегретом и куском вареной селёдки, как из-под лавки вынырнуло фигура с кривым лицом. Лицо было с одним зубом и огромным волдырём на щеке. Из грязной робы появилась рука. Это рука схватило тарелку Рублёва, и в два гребка поместила её содержимое в раскрытый, беззубый рот уродливого лица.
-Моё - улыбался беззубый.
Рублёву стало противно.
Как и везде в жизни, здесь существовала своя иерархия. Чем дальше от выхода во врачебный коридор, тем хуже становился пациент.
В шестой палате лежали в основном «принудчики» - те, кто был направлен в психиатрическую больницу по решению суда. Но и попадались и обычные пациенты. В самом углу сидел старик индеец, он говорил на малоизвестном наречии - проще говоря, по-татарски. Раньше старик был учителем в сельской школе. Рано овдовел. Детей у него не было. После выхода на пенсию, он остался в абсолютном одиночестве. Когда он сошел с ума - никто толком припомнить не мог. Его односельчане, сошлись во времени. Что произошло это ни в один день, а постепенно. Заметили лишь, когда старик зимой стал топить свой дом.... своим же, собственно, домом. Разбирал и жёг в печи.
Сначала на обогрев пошёл сарай, потом другие более мелкие хозяйственные постройки. Соседи заметили неладное, когда дедушка начал жечь крыльцо.
Его жалели, но заботится о нём, было не кому. Были, какие-то дальние родственники, но кому нужен пенсионер, да ещё с психическими отклонениями.
Теперь дед жил в Дятловом доме. Сидел на кровати, сложив ноги по-турецки, и на все вопросы отвечал одной фразой:
- Тормыш шундый.
Что означало в переводе - Такова жизнь.
Рублёв тоже поселился в этой палате. Как раз рядом с татарским дедушкой. По другую руку от него, стояла койка «солдата Лёши». Солдат был на самом деле не солдат, а моряк. Точнее - морской пехотинец. Когда-то он брал штурмом чужой телецентр, но слишком рано и слишком рьяно пошёл в атаку, упал с БТРа и ударился головой. Его комиссовали. Платили пенсию. Однажды, Лёша - солдат пришёл на медкомиссию вытащил из-за пояса тесак и взял всю медкомиссию в заложники. Кабинет брал штурмом ОМОН. После этого Лёшу-солдата привезли в Дятлов дом для изучения. Изучали уже не первый год.
Напротив шестой палаты , располагалась первая. Их разделял только коридор. Коридор здесь был не просто коридор, то, что мы под этим представляем - какое-то узкое пространство, коридор здесь был - коридорище! Длинная широкая улица всегда набитая людьми.
В первой палате лежало несколько примечательных персонажей.
Прежде всего, это, конечно же, сумасшедший профессор по фамилии Дворецкий. Это был, пожалуй, самый необычный персонаж отделения, а может быть и всего Дятлова дома.
Небольшого роста. Про него можно было сказать, что он низкий или даже - приземистый. Голова Дворецкого была похожа на биллиардный шар, на котором не весть, откуда выросли глаза, уши, нос, брови и губы. При этом, все органы, так неожиданно выросшие на голове, не переставали шевелиться, будто жили отдельной от головы жизнью.
Дворецкий, не смотря на свой возраст (а ему было за шестьдесят), был необычайно подвижным человеком. Казалось, что внутри он состоит из множества шарниров, маятников и всяких мелких колёсиков.
Ходил Дворецкий быстро, размахивая руками и смешно выставляя вперёд ноги, как Чарли Чаплин в своих чёрно-белых фильмах.
Дворецкий был местным диссидентом. Сумасшедшим его считали много лет. Так долго, что даже он сам начал считать себя сумасшедшим. Когда-то, в далёкой, прошлой жизни он был профессором. Преподавал на кафедре прикладной математики. Имел квартиру и кота. Дворецкий хорошо владел математическими терминами и иногда вставлял их в свой разговор, что придавало ему шарм интеллигента, наверное, уже бывшего. Хотя нет. Бывших интеллигентов не бывает. Это был интеллигент, проведший не один десяток лет в психиатрической больнице.