Медсестра вышла. Заведующий растянулся в кресле. По подоконнику тарабанил скучный, осенний дождь. Доктор зевнул. Протянув руку, выдвинул один из ящиков стола. Он нащупал в нём упаковку таблеток. Достал её и стал выковыривать из серебряной пластины красные пилюли. Сначала их было четыре. Немного подумав, заведующий добавил ещё одну. Проглотил их одним махом, запив водой из графина.
Заведующий откинулся на спинку кресла.
Через минуту, заведующий услышал слабый шум в ушах. Шум был похож на слабый комариный писк, только с какой-то механической интонацией. Писк приближался. Писк усиливался , он уже больше походил на звон. Звон становился невыносимым. Словно в голове готовился к старту, какой-то космический корабль.
Наконец корабль стартовал. Тело заведующего подняла неведомая сила. Он почувствовал невесомость, словно находился не в рабочем кабинете, а в корпусе космического корабля. Его поднимало всё выше и выше. Наконец он спиной коснулся потолка.
Затем, какая-то неведомая сила стала разворачивать его головой к окну. Заведующий вытянул руки и стал похож на прыгуна в воду в позе отрыва от трамплина. Его резко потянуло в окно. Большие створки распахнулись, и он словно птица вылетел из кабинета.
Заведующий точно помнил, что за окном осенний день и нудный дождь. Но ни того ни другого за окном не было.
За окном был тёплый летний вечер. Тихий. С запахом луговых трав. Заведующий расправил руки , развернулся и полетел. Полетел мимо своего отделения. В окнах отделения стояли его пациенты и махали ему руками. Кто-то даже кричал. Кажется «Ура».
К заведующему подлетел дятел. Это был довольно крупный дятел. Размерами он, пожалуй, не уступал журавлю. Дятел попытался, что- то сказать, но заведующий подумал, что говорящий дятел - это перебор. Он отвернулся. Дятел обиделся. Подлетел и клюнул заведующего в темя. Своим клювом дятел нарушил какую- то герметичность. Заведующий стал стремительно терять высоту. Ценой огромных усилий ему удалось спикировать в окно своего кабинета. Дальше включились какие-то посадочные двигатели, и он плавно опустился в кресло.
Звенящий звук в ушах повторился. Только теперь от сильного к слабому. К комариному писку.
«Видимо, какая-то шлюзовая камера» - подумал заведующий.
Он открыл глаза. Электронные часы на столе, моргали зелёными циферками. Полёт продолжался пять минут.
В дверь постучали.
-Войдите.
Это был дежурный врач.
- С поста докладывают. Больной Швецов перевозбуждён. Ходит по коридору размахивает руками, будто пытается взлететь. Возможны опасные эксцессы. Лёша - солдат постоянно ловит больного Сарокаева и пытается из него что-то вытрясти. Говорит, что Сарокаев ночью клюёт его в темя и пьёт его мозг. Обстановка накаляется.
-Введите Швецову аминазин. Можно два кубика. Лёше-солдату, пропишите снотворное ноль двадцать пять азалептина. Сарокаева на ночь привяжите вязками к кровати.
Заведующий потёр виски, словно пытался вспомнить, что-то важное.
-Да, ещё вот что... Завтра придёт новенькая медсестра. Проинструктируйте её и поставьте в процедурку. В отделение её выпускать пока рано.
Глава о тюремно-ковбойских делах и нелёгкой доле арестанта Копейкина.
Разлука, ты, разлука.
Чужая сторона.
Никто нас не разлучит.
Лишь мать сыра земля.
(Грустная индейская песня)
Уже в вечернем свете фонарей, автозак вкатил в ворота Изолятора временного содержания.
Народу к вечеру навезли много. Народу разного и всякого. Были здесь и индейцы и несколько ковбоев , кучковавшихся отдельно. У кого-то были с собой рюкзаки с вещами - это те, кто уже не первый месяц катался по этапам. У новичков - крохотные котомки, с которыми они вступали в новый и пугающий мир неволи.
Копейкин не спешил. Ему хотелось подольше постоять во дворе. Смрадом камеры он ещё успеет надышаться. Сейчас ему хотелось чистого летнего воздуха.
-Называю фамилию. Заходим в дверь - сержант с рыжим усами держал под мышкой папки бумаг . Одна папка была раскрыта . В ней он читал фамилии постояльцев изолятора.
Рядом стоял ефрейтор, такого маленького роста, что сидевшая с ним рядом овчарка была, чуть ли ни с него. Видимо ощущая эту свою ущербность, ефрейтор хмурил брови, демонстрируя «вечную суровость».
- Копейкин - выкрикнул рыжеусый сержант.
- Вот так всегда - его опять вызвали одним из первых.
Камера была маленькая. Два с половиной на три метра. Не больше. Во всю противоположную стену растянулись деревянные, крашенные коричневой краской нары. В левом углу параша, или - «пашня» как именовали её здешние обитатели. Кроме Копейкины здесь сидели ещё трое индейцев, так что места на нарах не было. Биток.