Уже не забрать.
Да и пусть владеет-таскает. Потренируется пару дней, и ништяк. Как во всем деле, тут важен навык, а главное стрелковое упражнение заключается в нехитром тренинге рук и поясницы -- тупой китайский подвиг стояния со вскинутым к плечу ружьём.
-- "Тигрёнком" назову, -- решил Мишка и нежно погладил рукой приклад. -- Прям сейчас и пальну! Пороха сколько, три грамма хватит?
-- Скорее всего, надо пробовать. Мерный напёрсток поищи.
Какое-то время разбирались с ружьём, потом зарядили и, взяв инструменты и котёл, пошли за дровами да по воду.
Ба-бах!
-- Зачем по медведю! -- возмутился я.
-- Резко бьёт киска, -- улыбнулся Сомов. -- И точно. Хорошо бы ложу заново в масле проварить...
-- Мазаться будет.
Он только махнул рукой, мол, какие мелочи.
-- Надо погон сообразить, я там верёвку видел. И зарядить.
И друг, нагло положив на траву топор и пилу, бегом побежал в избу.
-- Куда! -- возмутился я.
-- Костя... Ты это, пожрать что-нибудь приготовь! Я сам дров наломаю!
Что ж, так мне даже лучше, пусть рубит и таскает, лучше сразу создать добрый запас.
Свинцовые тучи всё темней и их всё больше. Хорошо бы успеть.
-- Мишка, сучья таскай, так быстрей будет!
-- Понял!
Накинув медный котёл на плечо, я пошёл к ручью.
Вскоре в котле уже нагревалась воды. Кашу буду делать. С мясом. Медвежьим.
Тем временем в лесу уже затрещало поваленное дерево. Не послушался... Гоблин любит всё делать капитально.
Наша Зенгерша строго-настрого запрещает употреблять медвежатину без анализа, поэтому все наши охотники возят образцы для проверки в лабораторию...
Земной хищник пяти лет от роду заражен трихинеллезом с вероятностью до девяноста процентов. Инкубационный -- две-три недели, при очень сильном заражении мяса может сократиться до двух-семи дней. При заражении северными видами трихинелл инкубационный период может достигать полутора месяцев с тяжелым течением заболевания. Сплошной кошмар... Лёгкая форма проявляется повышенной температурой, болями в машцах, отёками, и продолжается в течение недели, не меньше. При тяжелой форме первоначально появляются боли в животе, тошнота, рвота, понос, бессонница, возбуждение, резкая слабость, постепенное поднимается температура... После этого появляются боли в мышцах всего тела, отеки, сыпь с кровоизлияниями и нагноениями. Страдают сердце, легкие, печень и мозг. Миокардит -- во всех случаях тяжелого течения, он и служит основной причиной смерти.
Избавить мясо от трихинелл крайне сложно, придётся кипятить в течение трёх часов, если куски не толстые. Впрочем, с медвежатиной так и будет, мясо жёсткое, чем дольше варишь, тем мягче. Часов шесть. Посол и копчение не помогает, как и обжарка.
Но здесь не Земля. Пока что лаборантами Медцентра не выявлено ни одного случая заражения! Косолапые на Платформе здоровые. Пока...
Я подстрахуюсь, хоть и знаю, что это самообман -- привычка, тонкие пласты хорошо обжарю, и только потом смешаю с варёным рисом. На добросовестную разделку, как и на многочасовую варку, времени не было, и потому я просто пошёл и вырезал подходящую часть филе. Поедим, переждём ливень, который наверняка случится, потом уж займёмся дичью вплотную.
Кипела вода, разбухал рис, на жаровне шипели тонкие полосы медвежьего мяса.
Вышел посмотреть, как там, на лесоповале?
Гоблин шёл к избе, как трелёвщик, зажав под мышками сразу две приличного размера сосны. Даже сучья обрубать не стал.
-- За дом сворачивай! -- крикнул я заботливо. -- Там навес! Ой, как бы мясо не пережарилось!
И удрал в избу. Полило через двадцать минут.
Мишки всё не было, а я уже смешал -- пусть настаивается.
Дождь быстро не закончился, превратившись в хороший тропически шторм, в перспективе грозящий перерасти в ураган. Время шло, вечерело... Я принялся за оживление нового жилья, тихо возюкался, растаскивая и раскладывая. Похоже, дальнейшую разведку придётся продолжить уже завтра. На улице выло и вздрагивало. Хорошо сидеть в тепле!
-- У Робинзонов Крузов всегда так происходит, -- пробурчал Сомов в сторону камина, проходя в избу с большущей вязанкой дров. -- Только начнёшь прибарахляться, как стихия срезает излишнее, что за стерва.
-- Садись за стол. Ложку держи, какая уж получилась.
-- Зашибись! У-у! Запах какой! Всё сожру! А знаешь, там обрыв есть. И реку видно. В этот обрыв остатки дичи и сбросим, чтобы не разводить возле жилья тухлятину, птички-лисички быстро растащат.
-- Есть всё-таки река?
-- Ага. Небольшая. Не Волга...
Сыто икнув, Мишка закурил.
Вот теперь можно браться за другие хозяйственные дела. И прежде всего, надо быстренько разобрать трофей, а потом помыться. Перед этим нагреть побольше воды, благо, нашёлся медный таз и два оцинкованных ведра -- за дровами под навесом.
Шторм почти стих. Уже оживилась мелкая птица, запела, зачирикала на радостях. Всё чаше выходящее из рваных остатков свинцовых облаков закатное солнце быстро превращало пейзаж в окрыточную картинку.
Третью кружку выдуваю, всё не могу напиться.
У сталкера высшей категории жизнь всегда хороша.
-- Ну что, Гоб, хватит нежиться, пошли, посмотрим на реку.
Вполне может быть, что это не единственная артерия.
"Странные избы", так сталкеры называют подобные строения. Возле них хорошо сбрасывать Спасателей или бойцов, возвращающихся со специальных заданий. Однако чаще попадаются пустые, есть версия, что они предназначены для точек роста, будущих поселений. Не локалки, а именно жилые... Дороги возле них встречаются, вот что важно, как и возле некоторых локалок. Характерная особенность -- грунтовка никогда не подходит к строению вплотную, обрываясь за несколько сот метров.
-- Готов!
-- Тогда веди, -- решил я.
Берег небольшой таёжной реки.
Много тёмной колючей зелени и птиц на воде. Вода в реке прозрачная, однако тёмная, значит, грунт каменистый. Очевидно, что зверски холодная, насыщенная кислородом, такую любят рыбы благородных пород. И она питьевая. В вышине треснула веточка. За спиной стоял небольшой лес островком, который надо бы осмотреть подробней, но я только слушал, не в силах оторвать глаз от водной глади.
Никаких признаков цивилизации.
Не гудят на реке моторы, не тянется по небу... ни хрена. Впрочем, там пока ничего не видно, всё до сих пор затянуто сплошной пеленой тонких серых облаков, в той стороне ещё идёт дождь. Подойдя к обрыву с правой стороны узкого, заросшего ивняком овражка, я осторожно вытянул голову. Неудобное место, вниз видно плохо.
-- Ты смотрел, что непосредственно под нами?
-- Я высоты боюсь! -- дежурно отшутился бывший десантник.
Пляж-полка имелась только в одном месте, на большом протяжении берег обрывался в реку стеной. Медленное течение постепенно подмывало мягкий грунт правого берега, постепенно меняя русло, земля осыпалась, одиночные сосны, осмелившиеся произрасти в опасной зоне, падали в воду и уходили в путешествие к низовьям. На галечной полке лежала груда наваленных друг на друга деревьев, вынесенных течением...
Назад! Ух, чёрт! Чуть не свалился, кромка осыпается.
Лес вырос на холме. С правой стороны, как и к реке, холм заканчивался обрывом. Слева виднелась узкая поляна, даже нормальное дикое поле, спускающееся к реке. Примерно через километр там снова начинались береговые заросли, стоящие уже в низине. Из-за холма на реку смотрели горы, невысокие, сплошь покрытые густой зеленью. Заметил ручеёк.