— Я не виновата в том, что Ли…
— Не произноси ее имя, — грубо отрезает, от чего мое состояние только ухудшается.
Шумно выдыхаю, чтобы как-то справиться с эмоциями, которые грузом ложатся на плечи вместе с мыслью:
«Он ее любит. Он ее любит. Он ее любит…» — и «кто тогда я?!» уже неактуально. Все без слов ясно: я просто замена. Он не может получить ее, а меня пожалуйста, потому что я то его люблю… — «Наивная, слабовольная идиотка…»
— Я не сбегу, — также тихо продолжаю, теряя весь смысл в каких-то попытках объяснить свою правду, — Я все поняла и не собираюсь сбегать.
— Тронут.
— Но я хочу гулять.
— Условия? — усмехается, — Ты не в том положении, чтобы ставить условия, Амелия.
— Ты так боишься стать таким, как он, что не замечаешь, как именно это и происходит!
— Закрой рот, — жестко цедит, наконец повернувшись в мою сторону, но я не могу на него смотреть.
Ни на изувеченное лицо, ни на глаза, которые думала, что знаю, ни на губы, вкус которых помню так отчетливо, что даже страшно…Мне больно. Сейчас разговаривать с ним так невыносимо больно, что я отворачиваюсь и предпочитаю снова изучать снеговика, нежели проходить через этот ад смело и с высоко поднятой головой. Нет, отнюдь, она опущена ниже плинтуса, и у меня нет больше сил бороться с ветряными мельницами.
— Я просто хочу выходить на улицу, а не сидеть под замком. Пожалуйста.
Макс молчит долго, и я уже думаю, что и нет смысла дальше продолжать, но наконец он вздыхает и, по ощущением закатив глаза до степени «вижу свой мозг», цыкает.
— Я подумаю.
— Все, о чем я прошу — это подобие нормальной жизни и…
— Я сказал, что подумаю! А теперь пошли, у меня нет времени на все эти сопли.
Даже сейчас умудряется меня уколоть, хотя я этого не заслужила. Не заслужила! В том, что произошло нет моей вины, к тому же Лилиану никто не просил об опекунстве, так она решила сама! Она слишком боялась оставлять меня в Новосибирске рядом с Костей, потому что считала, что в том, что Роза умерла — он виноват.
«Он ее не защитил. Его не было рядом.» — так она говорила, жестко отсекая любые мои попытки встать на его защиту. И что же получается? Благими намерениями действительно выложена дорога в Ад? Наверно так и есть, ведь не просто же так теперь я расплачиваюсь за то, что было много лет назад.
Забавно, но раньше я так взвивалась, стоило кому-то отнестись ко мне, как к ребенку. Орала, что давно взрослая, но теперь все так круто поменялось. Мне бы хотелось крикнуть: очнись! Я тогда была совсем ребенком, в чем ты меня обвиняешь?! Но кому орать то, если дверь в квартире, куда меня завели, закрывается громким хлопком, а замок пару раз прокручивается?! Разве что своему отражению или пустоте незнакомой прихожей…
Здесь действительно не было ничего особенного. Персиковые обои в цветочек, паркетные полы из вишневого дерева, обычная мебель. Комнат в квартире было, скорее всего, когда-то две, а теперь большая совмещена с кухней, которая занимает достаточно мало места. Всего уголок, но мне большего то и не надо, вполне достаточно того, что есть. Красные фасады кухонной гарнитуры скрывали в себе целые залежи посуды, но я быстро отыскала чашку, в которую налила черный, ароматный чай. Мне надо немного успокоиться, и пусть он не был таким, как делала мама, панацея тоже работала на ура. Я смогла перестать рыдать, слава богу, даже стала дышать более свободно, и огляделась. Действительно ничего особенного. Барная стойка разделала кухонную зону и гостиную, где стоял небольшой диванчик, напротив висел стандартных размеров плоский телевизор. Никаких изысков и излишек, как и в спальне. Шкаф-купе и двуспальная кровать, в углу кресло, какое было, наверно, в каждом советском доме. Два подлокотника, спинка и сидушка на ремнях, все это облеченное в странного вида ткань с наркоманскими узорами.
«М-да…стремительное падение с апартаментов на пятьдесят втором, до обычной двушки на втором…» — думаю, даже усмехаюсь, но потом понимаю — мне все равно на самом то деле, главное возможность вести хотя бы что-то вроде обычной жизни.
Поэтому я на иголках. Хожу туда-сюда, как тигр в клетке, посматриваю на часы. Под ложечкой жестко сосет, ухает, неизвестность пугает. Мне дико важно знать, что же он решит в конце концов, так что кусок в глотку не лезет, если не считать своих ногтей, которые я, наверно, все сгрызла, пока ждала этот звук поворота ключа в замочной скважине.
Вскакиваю с места так резво, что чуть не падаю со всеми вытекающими, благо удается устоять, и когда в десятом часу я появляюсь в коридоре, Макс открывает дверь. Настроение у него — мрак, я сразу это подмечаю, как и то, что он очень устал. Кидает черную, кожаную сумку на пол, тяжело выдыхает в потолок, а я не решаюсь заговорить, пока не понимаю — он действительно устал, и, может быть, чего то хочет?
— Может ты хочешь чего-нибудь? Я могу…
— Я хочу побыстрее все закончить и уехать домой, — тихо говорит, не открывая глаз, вместо того прижавшись спиной к стене, — Я очень устал.
Это обидно. Я отвожу взгляд, нервно теребя пальцы, пока Макс потирает лицо ладонями, и когда отнимает их, смотрит на меня холодно и отстраненно.
— Ты сказала о нормальной жизни. Что конкретно входит в это понятие? Только шатание по улице?
Еще один укол. Я кусаю губу, потом смотрю на него и пожимаю плечами.
— Телефон и ноутбук…
— Хорошо.
«Серьезно?!»
— Но с моими условиями.
«Ага, ну конечно…»
— Какими?
— Твой телефон и ноут я смогу просматривать в любой момент. Истории поисков, содержание того, что на нем — все. С телефона ты сможешь звонить только мне и в службы спасения.
«М-да…не густо. Но это хотя бы что-то?…»
— Хорошо, — тускло соглашаюсь и снова принимаюсь изучать «елочку» пола, а он продолжает накидывать.
— Если я позвоню, и ты не возьмешь трубку — лишаешься всего. Камеру на ноутбуке не смей заклеивать.
— Хорошо…
— Также раз в три дня я буду приезжать к тебе и осматривать квартиру на предмет всего того, что сочту недопустимым.
— Например?
— Например оружие, — усмехается, и стоит признать, что могла бы и сама догадаться…
— Я не собираюсь…
— Наркотики. Алкоголь.
— Запрещенная литература, которая наталкивает на слишком вольные мысли? — саркастично вставляю свои пять копеек, он пожимает плечами с легкой улыбкой.
— Возможно.
— Тебе прекрасно известно, что я не стану действовать против…эм, вас, тем более ему во благо.
— Этот дебильный фарс меня уже утомил. Мы вели такой разговор, Амелия, и я не собираюсь снова все повторять, тем более в вопросах вашей семьи лучше перебдеть.
Намек больно бьет по мне, снова заставляет покорно опустить взгляд и снова изо всех сил сдерживать слезы.
«Он так несправедливо жесток со мной…» — проносится в голове, а потом я представляю, что каждый раз, когда он будет сюда приезжать, я буду вынуждена чувствовать себя полным ничтожеством и хмурюсь, — «Ну нет…эта ноша для меня непосильна…»
— Не ты, — выпаливаю, заставая его врасплох.
— Что «не я»?
— Приезжать.
Медленно поднимаю на него глаза и слегка жму плечами, также слегка улыбаясь, чтобы хоть как-то скрыть ту боль, которую мне причиняют слова, что я говорю, и решение, что родилось будто из ниоткуда.
— Ты был прав. Нам лучше не видеться и держать дистанцию. Поэтому приезжать будешь не ты.
— О, правда? И кто же?
— У тебя много родственников, которые вовлечены в ваш незыблемый план. Выбери любого.
— Им заняться больше нечем, кроме как ездить сюда к тебе?
— Это ваш план, от которого зависят ваши жизни. Найдут время. Я не хочу тебя больше видеть.
— Это взаимно, — холодно цедит, но на этот раз я готова, поэтому пожимаю плечами и снова улыбаюсь, только шире.
— Тогда не должно возникнуть сложностей. Когда я получу ноут и телефон?