— А я хочу. Мне надоело делать так, как хочешь только ты.
Грейнджер даже не успевает моргнуть, когда он взмахивает палочкой, а она оказывается парализована на стуле. Тео ударил ее невербальным, пока она думала, что он не причинит ей вреда. Трижды ха-ха.
Лениво, как кот, кидает на дверь запирающее, убирает ее палочку в шкаф, ухмыляясь от вида скомканного платья, и медленно прячет палочку в кобуру, не сводя с нее глаз. Улыбки больше нет.
Ни единой эмоции на лице. Пустота взгляда, как у куклы, что раньше была его неотъемлемой одежкой. В давние времена.
Садится перед ней на колени, как вчера, только теперь нет смешинки во взгляде, и алкоголь не кружит голову туманом. Гермиона бы вздрогнула, если бы могла двигаться, но лишь молчаливо смотрит, как он придвигается ближе к ней, опаляя дыханием щеки. От него пахнет зубной пастой, мятной, вперемешку с сигаретным дымом.
— Что еще я должен сделать, Гермиона? — она непонимающе смотрит на него.
Ну, конечно же, милая, ты ничего не понимаешь; как было тяжело не поддаваться страху, а учить все эти заклинания и убивать Пожирателей, спасать детишек, на которых ему глубоко плевать, лишь бы тебе потом сказали, какой же Теодор Нотт молодец, какой хороший мальчик, а не просто сын грязного Пожирателя смерти, который сбежал из Англии. Конечно же, ты не понимаешь, малышка, — куда тебе с твоей-то любовью ко всему миру. Жаль, что эта пресловутая любовь не распространяется только на одного Теодора Нотта.
— Кого еще мне нужно спасти, чтобы ты обратила на меня внимание? Или тебе не нравятся хорошие мальчики?
Он поднимается с колен, ослабляя галстук.
— Может, это не тот подход? Но как же, — шепчет, будто Гермионы нет рядом, — она же дружит с самыми бесхитростными людьми во всем Хогвартсе… почему это не работает? Неужели…
Гермиона смотрит на него, расширив глаза в панике.
«Что он несет? Это все игра? Это все было притворством?»
— Вот именно. Думай, Тео, думай, — ходит по комнате, даже не смотря на нее. — Дружить — это одно, но ведь… любовь — это совсем другое. Что мне сделать, чтобы ты влюбилась в меня, милая? Как мне вбить это в твою маленькую головку?
Замирает, резко поворачивая голову в ее сторону.
— Легилименс.
Гермиона всегда была плоха в защите собственного разума, именно поэтому она всегда носила с собой мышьяк, на случай, если ее схватят, и Темный Лорд прочтет ее мысли относительно крестражей, потому что защищаться она не научилась совсем. Она всегда успокаивала себя, что ей просто не хватает практики, и из Гарри так себе учитель, что касается именно этой ветви магии.
Теодор продвигается в ее мыслях, как рыба в воде, уходя все дальше-дальше-дальше.
Шестой, пятый, четвертый, третий, второй курс. Он останавливается, что-то пытливо выискивая, как ищейка.
Вот оно.
Воспоминание о стычке на квиддичном поле, когда Малфой впервые называет ее грязнокровкой, вот оно. Обида плещется наравне с непониманием; Гермиона не знает, что это за слово, а когда она чего-то не знает, то начинает раздражаться еще сильнее. Все слизеринцы смеются — она смотрит в лицо каждого, запоминая на будущее, и видит Тео. Тот не смеется, а улыбается ей, и она хмурится еще сильнее, окончательно отворачиваясь.
Дальше, дальше в ее мысли.
Уже следующий день. Только теперь Гермиона бежит из библиотеки, сжимая в руках огромный для ее рук фолиант. Конечно же, не видя ничего вокруг, она врезается в Нотта и громко ойкает, когда падает попой на каменный пол.
— Аккуратнее, — почти ласково, — грязнокровка.
И она видит его, будто впервые замечает. Огонь в глазах горит ярче всех свеч в Большом зале. Она медленно поднимается и фыркает на него, обходя с гордым видом, но сердце предательски пропускает удар, а щеки краснеют. Она бежит еще быстрее от Тео, отчаянно думая о том, как же этот слизеринец красив.
Тео весело хмыкает, пока чувствует через воспоминания все то, что чувствовала она. Это будоражит — он будто становится к ней еще ближе, хотя, казалось, что ближе невозможно.
Дальше третий курс — и снова беглые воспоминания: как она смотрит на него, как краснеет, как все в груди сжимается от его яростного тона, что держит ее сердце в тисках.
Четвертый курс — она видит, как он смотрит на нее, видит, как в библиотеке напряженно всматривается в длину ее ног, как он замирает, когда она заправляет прядь за ухо. Она видит, как он мнется, не решаясь подойти к ней перед Святочным балом, и как напрягается после того, как Гарри и Рон выпытали, что она уже приглашена.
Вот оно, снова, то самое воспоминание. Она сдает работу Снейпу и быстро покидает класс, а он практически вслед за ней вылетает, чуть ли не сбивая ее с ног.
Она смотрит на него непонимающим взглядом, как он думает, а в ее голове в этот момент взрывается фейерверк.
— Кто же пригласил грязнокровку Грейнджер? — шипит ей почти в лицо.
Гермиона отшатывается от него и идет по коридору к башне Гриффиндора, лишь бы он не увидел ее алые щеки. Она надеялась, что он ее пригласит, но ждала слишком долго и в итоге дала согласие Краму. На что только надеялась, идиотка.
Тео идет вслед за ней — он помнил, как злился в тот момент и хотел разбить ее прекрасное личико за то, что отвернулась от него, да как она…
— Грязнокровка, блять! Кто тебя пригласил? Сука! Стоять!
Он нагоняет ее почти у самого портрета Полной Дамы и хватает за руку, разворачивая к себе, но сразу же отпускает, показательно вытирая пальцы о мантию.
— Что тебе нужно, Нотт?
Она яростно взмахивает волосами и смотрит на него, как дикая кошка.
— Просто хотелось знать, какого бедолагу, что решил тебя пригласить, стоит пожалеть, — ядовито шепчет он, возвышаясь над ней.
И вот оно. Вот. Теплое дуновение внизу живота. Она невольно сводит ноги вместе, не понимая собственной реакции. Молчит и смотрит на него, сжимая бедра, пока он резко разворачивается и уходит восвояси, и дальше, еще дальше в воспоминании Теодор переносится уже за закрытый полог ее кровати, где она, отчаянно закрывая глаза, гладит себя по влажным складочкам, думая о том, как ей нравится, когда он кричит на нее, и как же он красив в гневе. Как он медленно целовал бы ее в шею, шепча на ухо обидные слова о том, какая она грязная, как он ее ненавидит, что он пачкается об ее нутро, но все равно держал бы ее в своих объятиях.
Она ненормальная, повернутая на нем. Дура, мечтающая о запретном.
Мерлин, да он сделал все с точностью наоборот. Конечно, она не влюбится в него. Она уже влюблена, но не в Героя войны, а в мерзкого слизеринца, который ругался на нее, а она ловила от этого кайф. Ей нравится, когда он злится. Пиздец.
Тео выныривает из воспоминаний и смеется, пока Грейнджер смотрит на него влажными глазами. Он же сделал все абсолютно наоборот. Ей не нужна его нежность и ласка, эта пресловутая романтика, она хочет… Чего же она тогда хочет?
Снова вглубь ее воспоминаний — вот совсем недавнее: они пьют с Джинни эльфийское вино, видимо, где-то в Норе, и Уизлетта спрашивает о сексуальной фантазии Гермионы.
Та сначала мнется, но потом, после того, как Джинни делится своей, открывает рот, и Тео замирает.
— Я бы хотела, чтобы меня связали ремнем от школьных брюк.
— Воу, — Джинни улыбается, — нравится пожестче? А что дальше? Ну, свяжет он тебя, но что бы ты еще хотела?
Гермиона отпивает глоток и стыдливо прикрывает глаза. Собирается с мыслями.
— Я бы хотела попробовать… ртом, чтобы меня держали за волосы и хлопали по щеке… а потом я бы… Мерлин, как стыдно.
— Нечего стыдиться, Миона. Продолжай. Я никому не расскажу.
— Я бы хотела, чтобы это было грубо, чтобы было даже немного больно, будто он меня ненавидит, чтобы полностью…
— Что? — Джинни затаила дыхание.
— Контролировал меня.
Тео выходит из ее воспоминаний, отшатываясь.
Блять, блять, блять.
Все было так просто? Ему давно нужно было завести ее в каморку для метел и оттрахать, завязав глаза, — тогда бы она точно в рот ему заглядывала. Просто поставить перед фактом, что все, сладкая Грейнджер, игры кончились, ты будешь со мной. А что же делал он? Как дурак улыбался и строил ей глазки.