В отделении — аврал! Вызвали всех. Хирургические и терапевтические медсестры, санинструкторы, санитары из числа ранее госпитализированных и выздоравливающих солдат не успевали все это убирать. У медиков, особенно у медсестер и санитаров, мокрые от выделений и испражнений халаты, штаны, обувь. Речи о каких-то защитных средствах, а тем более защитных костюмах, даже не идет. Никто об этом не думает, да и некогда.
Предотвращая гибель личного состава бригады, персоналу инфекционного отделения запретили покидать территорию. Непонятно, что могло измениться при массовом волнении, ведь идти-то всё равно некуда. Это как при обстреле, когда под разрывы снарядов ошалело вылетаешь на крыльцо модуля с вздыбленными от страха волосами и трясущимся телом. Но что дальше? На войне быстро осознаёшь: от снаряда или мины не спрятаться, от судьбы не уйти. Так и от холеры некуда было бежать. Даже движение наземного и воздушного транспорта в очаг эпидемии прервали строжайшим приказом.
На третий день непрерывного дежурства Распутин ощущал себя роботом, функционирующим на автомате. Всё, что ранее казалось важным, ушло на второй план. Страх притупился. Осталась всепоглощающая тоска. Одно дело — погибнуть в бою или под обстрелом, и совсем другое — нелепая на войне смерть от холерной палочки, давно забытой в цивилизованном мире. Неотвратимая беда висела над головами всех, запертых в медсанбате, да и сами медики не скрывали факт возможного заражения личного состава. Тут кто хочешь испугается. Трупы негде было держать и нечем обрабатывать, а в скальных породах могилы не очень-то покопаешь. Умерших держали в дощатом сарае, предназначенном для дезинфицирующих средств. Там в жару было меньше мух. С тех пор аромат хлорки у Распутина ассоциировался с трупным запахом.
Тогда же с тяжелобольными запретили прямые контакты. Лекарства, вода, пища подавались на фанерной лопате с длинной ручкой. Некоторых было уже не спасти. Они нуждались в еде и лекарствах, но отторгали даже воду. Медики при помощи этой лопаты-подноса всё равно осторожно опускали на прикроватную тумбочку тарелки с пищей, стакан с компотом, мисочку с таблетками, чтоб не лишать умирающих последней надежды.
Оказавшихся в эпицентре заражения к лечению холеры не готовили, для этого существовал госпиталь для особо опасных инфекций. А их, этих самых опасных инфекций, не предвидели даже высокие медицинские чины, сидящие в Москве. И то, что врачи и санитары почти голыми руками самоотверженно бросились на преодоление смертельной напасти, спасая остальных, ещё не заразившихся, было достойно восхищения.
Почему-то в ситуации, когда не требуется одномоментный взрывной поступок, когда не надо идти в штыковую атаку или бросаться с гранатной связкой под танк, а необходима монотонная, ежедневная работа на грани физических и психических возможностей, мужчины ломаются быстрее женщин. Нет, они не дезертируют и не закатывают истерики. Сгорают, как спички, «уходят» в инфаркты, в инсульты, подхватывают самые неожиданные инфекции. Вот и на этот раз из всего рядового медицинского состава на пятый день войны с холерой в строю остался только один санинструктор с медицинским образованием — Григорий Распутин. Остальные перешли в разряд лежачих больных, некоторые в состоянии полного психического истощения с синдромом хронической усталости. Вся тяжесть санитарных работ легла на хрупкие женские плечи.
Девочки инфекционного отделения. Совсем недавно они болтали с «комендачами» о всякой чепухе, кокетничали с мотострелками, смеялись над незамысловатыми шутками, ничем особым не выделяясь среди других обитательниц девичьего модуля. А тут вдруг… Приняв ответственность за здоровье всего личного состава бригады, они из подружек вознеслись до уровня Ангелов-хранителей. Все были готовы на них молиться. Это сродни святости, смертельно рискуя своей жизнью, спасать чужие. И если это не Подвиг, то что тогда считать настоящим Подвигом?
Любая могла отказаться, сказаться больной, найти кучу причин, лишь бы избежать ежедневных встреч со смрадно-дышащей, пожирающей всех без разбора, холерной пастью. Или Святых никакие болезни не цепляют? Другого объяснения Григорий не находил, да и не искал. Эмоции отключились, наступило спасительное отупение. Тело механически выполняло заданный алгоритм движений, мыслей не было никаких. Непрерывная уборка, дезинфекция, обработка медицинских инструментов, разгрузка медикаментов, погрузка трупов, короткий сон, больше похожий на потерю сознания. И всё начиналось снова.