— Хватит, попили нашей кровушки! — покрикивал сельский богоборец, разбивая и швыряя в костёр наследие тёмного прошлого. Святители и великомученики угрюмо корчились в пламени революции, не в силах явить маломальское чудо — и суеверный страх полегоньку начал отпускать народ. Остаканившись из поповских погребов, вандалы притащили гармонь и вскоре уже пустились в буйный перепляс вокруг костра.
Левин, не имея возможности что-либо изменить, с тяжёлым сердцем удалился от вакханалии под опустевшие своды храма. Распятого Иисуса вынесли, и теперь один Бог-отец с фрески злобно таращился на него из-под купола.
— Ну, что, Яхве, бог-ревнитель, — угрюмо процедил Левин, — теперь будешь мстить до седьмого колена, как завещано? И детям, и внукам нашим? Рад покуражиться?
Ответа не последовало. Тогда Левин выдернул из деревянной кобуры маузер и, прицелясь сквозь набежавшие слёзы, засадил пулю между глаз главному виновнику всего сущего. К ногам брызнула штукатурка. Он вздрогнул — сзади на плечо легла чья-то рука.
— Ход ваших мыслей мне нравится, — произнёс возникший из полутьмы Яков Блюмкин, — я тоже с детства недолюбливал этого мстительного старикашку. Только целитесь вы не туда, Борис Викторович.
— А куда надо? — тупо спросил Левин комиссара.
— Себе в голову, любезнейший. Там он окопался, точно вам говорю.
— Почему тогда уж не в сердце?
Блюмкин тонко улыбнулся.
— Ваше представление о Боге — плод вашего ума, то, что вам за тысячу лет вдолдонили попы. Посему — только в голову.
— Я над этим подумаю, — хмуро буркнул Левин, пряча маузер в кобуру.
— Кстати, о попах — что с преосвященным делать? Он давно тут всем поперёк горла — полсела у него в кабале. Ефимка просветил их слегка насчёт инквизиции — теперь пьяные поселяне требуют бросить попа в костёр.
— Ну, знаете ли! — Левин стремительно направился к выходу. — А ещё интеллигентный человек.
— Да не волнуйтесь вы так! Шоу не будет. Я шепнул конвойному застрелить его при попытке к бегству.
Он успел вовремя — чекисты уже выводили о. Фрола из подвала (того самого, где Ильич давеча провёл двое суток с пленными немцами). Заметив, как один из латышей отстал на шаг и передёрнул затвор, Левин прыжком ринулся на него и сшиб с ног. Второй конвойный выстрелил навскидку в нападавшего и промазал. Первый латыш оказался здоровяком — перекатившись через Левина, он подмял его под себя и начал душить стволом карабина. В глазах помутилось. Второй чекист подошёл сбоку и хладнокровно прицелился в его посиневшее, хрипящее лицо. Левин зажмурился. «Посему — только в голову», — вспомнились ехидные слова, перед тем, как он привычно вылетел из тела и увидал всю картинку сверху. Вот и смерть. Отчего же нет страха? И нет уже времени рассказать всем, что умирать — это так легко… Грохнул выстрел.
— Именем революции — стоять! — раздался голос Блюмкина. — Скоты! За сопротивление командиру — расстрел на месте!
Левин, вновь ощутив себя в теле, недоумённо огляделся. Возле него лежал чекист с развороченной выстрелом головой. Поп, тряся окороками щёк, мелко крестился и бормотал от св. писания. Блюмкин, спрятав наган, чуть заметно подмигнул:
— Что же вы? Командуйте.
— А где отец Исаакий? — поднявшись, спросил Левин у попа. Узнав своего бывшего узника, о. Фрол позеленел ещё пуще.
— На ко-колокольне. Сказал, что не дастся — лучше спрыгнет.
— Передайте ему, чтобы спускался. Вы оба свободны.
Вскоре дьякон, затравленно озираясь, присоединился к священнику. Защищённые от гнева толпы цепью латышских стрелков, они взгромоздились на телегу и, сопровождаемые бранью и комьями навоза, скрылись в лесу.
— Ступай и больше не греши! — пустил вслед Блюмкин и повернулся к Левину.
— Не пойму я вас, Борис Викторыч. С Гапоном вы, помнится, не так церемонились…
Через час цеппелин товарища Сталина показался из-за деревьев. Выслушав доклад комиссара, Коба мудро усмехнулся в усы.
— А ведь Борис прав. У нас на Руси мучеников чересчур любят. Пусть обломаются. Жирно им будет — столько наговняли по жизни, а тут вдруг бац, и в рай! Пускай работать идут. Придёт время — построим специально для таких трудовые лагеря. Проповедовали страдание — нате, наслаждайтесь!
Ночью дирижабль причалил в Рябиновке. С востока в зареве канонады накатывался колчаковский фронт. Левина, уснувшего после переживаний в своей каюте, Коба заботливо велел не будить. А сам, в сопровождении Якова Блюмкина, направился в штаб.