Испуганной птицей он метнулся к посёлку и, заложив вираж над центральной площадью, увидел реющее в лучах восходящего солнца алое полотнище с чёрной свастикой в белом круге над комендатурой.
Ничего не понимая, он инстинктивно ещё раз вызвал в памяти образ Сталина — и тут же очутился в полутёмной избе. По интерьеру Левин узнал жилище таинственного мазыка. Сам дед восседал во главе стола, прихлёбывая из блюдечка травяной чай. По правую руку от него сидела Катя, грызя пряник, а по левую — Иосиф Виссарионович с неизменной трубкой в зубах. Вождь склонился над топографической картой, ковыряя прокуренным квадратным ногтем подстаканник с барельефом, изображающим профиль престарелого фюрера.
— Кто-нибудь всё-таки объяснит мне, что тут происходит? — хмуро поинтересовался Коба.
— Ждём донесений разведки, — развёл руками дед.
— Я говорю в широком смысле! — взорвался обычно невозмутимый Сталин. — С каких пор в Вятской губернии хозяйничают немцы, и что это за рожа с педерастическими усиками на моём подстаканнике? Не пойму, кого этот старикашка мне напоминает.
Тут дверь бесшумно отворилась, и в комнату проскользнула рыжая девчонка в лихо сдвинутом на ухо берете.
— Атас! В Рябиновке зондеркоманда партизан выкуривает, а полицаи пошли в обход по дворам, с овчарками. Край через полчаса будут здесь.
— Погоди, не части, — оборвал её дед. — Давно немцы в Неме?
— Ты чё, старый, мухоморов обожрался? — покрутила пальцем у виска Лили Марлен. — Они вроде всю дорогу здесь. Тысячелетний Рейх от Гибралтара до Урала. Никак, обострение склероза?
— А за Уралом что? — осторожно осведомился мазык.
— Как что? Китай, ясен пень. С чего тебя на географию-то пробило?
Сидящие за столом быстро переглянулись.
— Вот тебе и крыло бабочки… — обескураженно протянул дед. — Поняла теперь, зачем товарища Сталина нужно возвращать?
Катя молча кивнула.
— Так ты говоришь, Рябиновка оцеплена? — обратился дед к внучке.
— Рота карателей, шварце-эсэс.
— Ну, йети-то им изловить слабо, он их за версту учует. Уйдёт в леса, затаится. Ох, и дорого бы я дал, чтобы узнать, где этот Сульфат прячет свой Бубен… Ладно, пора. Уходим огородами.
С минуту после их ухода окутанное бредом происходящего сознание Левина пребывало в пустой избе. Потом он почувствовал, как что-то начало неумолимо втягивать его обратно в радужный тоннель. Вспомнив последнюю фразу мазыка, он волевым усилием сумел зацепиться за образ Сульфата Шаньгу — и в тот же миг увидал его, сидящего на корточках в развалинах часовни красного кирпича, в сорока шагах от главного корпуса пионерлагеря. Внешне волосатое существо, копошившееся в мусоре, весьма мало напоминало вальяжного полковника ФСБ, которого он знал, но Левин по какому-то внутреннему убеждению ни минуты не сомневался, что это и есть Сульфат — в подлинной своей ипостаси. Йети разрыл ногтями широкий узкий подкоп, ведущий под плиты пола, и, воровато оглядевшись, сунул туда завёрнутый в мешковину круглый предмет, напоминающий формой решето. После чего торопливо забросал его мусором и скачками скрылся в кустарнике.
Не в состоянии дольше сопротивляться неведомой силе, Левин, дёргаясь, как рыба на крючке, был втянут через сияющий тоннель обратно в восемнадцатый год и увидал внизу своё тело, лежащее на чёрном дерматиновом диване в кабинете Вятского ГубЧК. Дикая боль пронзила голову. Сквозь вереницу бредовых образов над телом склонилось внимательное узкое лицо с козлиной бородкой и светлыми глазами садиста. Блюмкин из-за плеча Феликса корчил какие-то заговорщицкие рожи, от которых Левину ещё меньше хотелось возвращаться в тело.
— Где Сталин? — сурово допытывал глуховатый голос с польским акцентом.
— Сталина нет. Тысячелетний Рейх… от Гибралтара до Урала… Сульфат спрятал Бубен в часовне… — сквозь пульсацию боли услышал Левин собственное безвольное бормотание.
— Где Сталин?!
— Сталин с Катей… Огородами в Рябиновку…
— Пся крев! — брезгливо повернулся к Блюмкину Железный Феликс. — Сами разговаривайте с этим кретином. Он явно что-то знает.
— Положитесь на меня, — отозвался Яков. — Через час мы будем иметь полную информацию.