— Даже стильно, не находишь, Колобашка?
«Покров гармонирует с цветом глазной радужки», — подтвердил двенадцато-тринадцатый.
— Зануда! Всё, я пошла тусоваться. Без меня — никуда, ты понял? — она погрозила пальчиком своему транспортно-боевому виману и, вынырнув через люк, устремилась к играющей солнечными бликами поверхности.
Внезапно нога её запуталась в мотне невода. Брыкающуюся Катю поволокло к берегу под дружное уханье рыбачьей артели купца Рябинина:
— Эй, ухнем! Ещё — ухнем!.. Налегай, ребятушки — чую, нонеча на Купалу быть нам с уловом! — радовался на берегу, потирая руки, брюхатый купчина.
ГЛАВА 39. КОРМИЛО ВЛАСТИ
После чтения Библии у него сложился образ мстительного и жестокого самодура, которому милее всего запах горелого мяса, и недоверие естественным образом распространилось на всех, кто заявлял о своём родстве с этим местечковым гоблином.
Отыграл, отгулял Яр-Хмель. Катя очнулась — и начала потихоньку сползать с дерева, в развилке которого обнаружила себя, бесстыдно раскинувшейся навзничь. В зелёных волосах запутались золотые берёзовые серёжки.
Что было до костров — она ещё смутно помнила: купались девки с девками, а парни с парнями порознь, чинно. У всех девушек — венки из любистка на головах. «Чтобы тело молодилось, добрым молодцам любилось»… Из-за кустов кто-то лукаво подглядывал, хихикая — не то парни-охальники, не то шаловливый лесной народец… Дальше — месяц посеребрил воду, и деревья начали переходить с места на место, меж собой беседы ведя…
Катя знала ещё от бабушки — сорви в ту ночь цвет папоротника, и поймёшь язык всякого дерева и всякой травы, ясны станут тебе речи зверей и птиц. То — цвет-огонь, дар Ярилы-батюшки. Страшно подходить к чудному цветку, и редко кто решается…
Она была единственной из всей ватаги, что не побоялась сомкнуть над дивным цветом ставшие на миг ало-прозрачными ладони… Произошедшее после Катя при всём желании не могла бы выразить в словах — это просто случилось, за гранью трёхмерности, с её убогими понятиями о добре и зле, тьме и свете, воде, огне, медных трубах, Боге… да что там — самом человеке… Она летала далеко-далеко — и очнулась в развилке старой берёзы…
Внизу тем временем игры с хороводами закончились, раздольные песни смолкли — утренняя звезда Леля зарозовела над горизонтом… Молодёжь притихла, разбившись у костров на парочки: кого с кем не разлучил Божий огонь-крес… Замерло всё — того и гляди взойдёт над лесом красный край Ярилы-Солнышка…
— Ползёт, зараза… Вы не ждали нас, а мы припёрлися… — буркнул под нос дядька Дерендяй…
— На колени, рабы божии! Господу помолимся — аллилуйя! — в свете дотлевающих купальских огней обрисовалась из тьмы, бренча веригами, нарочито сгорбленная фигура в ветхой хламиде.
— Мы не рабы, мы вольные хлебопашцы, — неохотно отвечали от костров. — Сам-то чьих будешь, прохожий?
— А то не признали? — осклабился святой. — Я ваш пастырь, блаженномученик Атбросим. Послал меня к вашему стаду Иегова, Бог Израиля… Бог-ревнитель из святой земли Палестины — будить языческие сердца ваши благостью своей неизреченной…
— Выпил — вали домой, мужик, — отрезал Дерендяй, заслоняя собой Катю от стервятника. — Израиля-ебову прими до кучи… Наша святая земля — Русь, а отец — Сварог. Сегодня — гуляем. Ещё вопросы?
— Сварог ваш — древесный пень, идолище поганое! — возопил святой. — В топку! Слушайте: Буду топтать вас в кровавом точиле, ибо Я — ваш отец! Второзаконие, глава 28-я, стих 49-й!
— Это в каком же смысле, прохожий, вас следует понимать? — лениво поинтересовался Ерошка — косая сажень в плечах, отрываясь от сомлевшей в его объятиях Дуняши и передавая приятелям жбан с недопитой медовухой. — Ежели по-русски, чучело — хочешь сказать, что ты — мою маму?… Нет, все слышали? — некрупное бревнышко, как бы случайно очутившееся в его ладони, прочертив дугу, вписалось божьему человеку аккурат промеж лопаток.
… — А чо, он первый сматерился… — притворно захныкал схваченный Дерендяем за ухо юный верзила, роняя на траву дрын.
— Тьфу, теперь вони не оберёшься, — сплюнул в золу дядька.
Катя дрожала у костра, натянув на зелёные волосы какую-то дерюгу. Вот и потусовалась…
Ветхий Атбросим лежал ничком, на всякий случай не шевелясь, но всё примечая… Не соврали, выходит, про русалку! Искушение бесовское… «Отсеки член искушающий»… — артритные пальцы, путаясь в веригах, нащупали под рясой вяловатое искомое…
— Ужо вам, антихристы! — бормотал он, добравшись к полудню до обители Обрезания Господня. — Народ наглый, который не уважит старца и не пощадит мученика…