На ангельский характер Володечки в семье не могли надышаться — а про того, второго даже не вспоминали, покуда не припёрло…
Как это ни странно, Сруль выслушал Кашкадамову с суетливой вежливостью, даже не напомнив о деньгах:
— Да забирайте, давно же пора вернуть молодого человека в семью… Какое здесь у нас воспитание? Пейте чай, мамзель, намазывайте масло — а я его сейчас позову…
— Диббук! Поди сюда. Поедешь с этой женщиной.
— Какое странное имя… — удивилась гувернантка, с отвращением оглядывая вертлявого косоглазого ублюдка с гладко выбритым огромным черепом — ничего общего с ангелоподобным близнецом. Рот его был перепачкан чем-то красным…
— Что это ты ел, душечка? Ягодки? — просюсюкала она, подавая ему руку в перчатке для поцелуя. В ответ пальцы пронзила острая боль — маленький гадёныш её укусил! Дед, бывший настороже, кинулся на воспитанника с бранью и налепил ему на лоб бумажку с какими-то зловещими каракулями. Диббук замолк, словно впав в летаргию…
Однако на прощание, когда корзинка с синими печеньями-звёздами была уже упакована и фурман щёлкнул кнутом, Диббук сощурился на Сруля Мошковича из пролётки и картаво выкрикнул, заложив пальцы за проймы жилета:
— Долой винные откупа! Да здгавствует экспгопгиация! — клочок с защитным кодом закружил и унёс в пыли ветер…
Вернувшийся из командировки отец с трудом узнал своего кудрявого ангелочка… Пришлось наврать, что Володя перенёс тяжёлую нервную горячку. Илья Николаевич поцокал языком, а наутро уже определил сына в гимназию — и отбыл в очередную инспекционную поездку… Обман сошёл с рук на удивление легко.
— Что он там выкобенивается? — нервно спросил Левин, выглядывая из-за кустов. — Час почти ждём.
Дерендяй, сидя на пне, плёл лапоть. Вокруг него суетилось разное мелкое лесное зверьё со своими заботами.
— Ладно, пойду — прощупаю обстановку… — Катя шлепком сбила ладонь любимого, пытавшегося перекрестить её на дорожку — жест был явно не в тему…
— Мир тебе, Дерендяй Ярилыч!.. — выйдя на поляну, девушка поклонилась дядьке поясно. — Я тут в болоте виман оставляла — у тебя нет соображений, куда он мог деться?
— Я вам что — Господь-бог за всеми следить? — буркнул, не поднимая лица от бересты, ведун. — У Авдотьи-ежихи младшого запинал насмерть один пассажир — пришлось отправлять вместе с чемоданом на дно, к деду-болотнику. Кто знал, что этому марамою тайное Слово ведомо? И так показатели по ежам ниже, чем в целом по региону…
— Аллё-гараж! — Катя защёлкала пальцами перед толстым носом глобального эколога. — Какие там в пень ежи? Мы с мужем только что нейтрализовали мировое зло. Упырь сдан по месту, имеется расписка от попов… И где в итоге мой Коло-бог? Просран?
Дерендяй ковырнул лапоть кочедыком и сощурился на свою работу.
— А кто вас просил младенца красть? Насмотрелись голливудской лажи — супергерои, едрить-мудрить…
— Хотите сказать, мы же и виноваты? — сникла Катя.
— Никто не виноват, каждый старается как лучше… — смягчился Дерендяй. — Вот только возвращаться вам с милёнком по ходу некуда — такая вот выходит лоховская мастырка…
— Что ещё за мастырка? — возмутился Левин, выходя из укрытия и обнимая Катерину за плечи. — 2012-й год не принимает? Конец света, типа очередной Лохокост?
— Ну, конец — штука относительная… — усмехнулся Дерендяй. — Как бы вам объяснить подоступнее… Когда Солнышко встаёт, лампочку ведь гасят?
— Ну?
— Лапти гну. Тут для этой лампочки и Конец света…
— Что — всё так запущено? — до Левина начало понемногу доходить. — Будущего нет, нашей иудо-христианской цивилизации в двенадцатом году кирдык?
— А вы чего хотели? — развёл руками скоморох. — Ночь Сварога закончилась… Две тысячи лет гадили под себя — а теперь желаете проснуться в белом венчике из роз? Насрал — убери за собой, так-то, милые…
— И что нам теперь делать? — понуро спросила Катя.
— Айда в избу, — поднялся с пенька Дерендяй. — Поведаю вам одну сказочку, а дальше сами думайте… Про Диббука уже слыхали?
— Нет. Кто такой?
— Кто да что, нам не докладывают… Но каждый раз, когда Диббук приходит на Землю, пробуждается в людях великая зависть и злоба… Последний раз он воплотился шесть лет назад в городе Симбирске.
— Ульянов? — перебил Левин. — Так мы ж его обезвредили!